приглашение.
— Почему-то я в этом уверен, — рассмеялся Дитрих.
Обещание
К бальному залу, снятому вскладчину студентами-медиками, Войцех повез Лизу в заранее нанятом экипаже. Конечно, в открытом, несмотря на срывающийся с темнеющего неба легкий снежок. Войцех сидел напротив, соблюдая приличия, и не отрывал взгляда от счастливого лица Лизхен.
Накануне он посетил рекомендованного Вилли портного, заглянул в контору Бера, чтобы справиться, как продвигаются дела, и, вернувшись домой, по совершеннейшему наитию, обратился к фрау Грете за разрешением пригласить Лизхен на танцы. Фрау Грета заколебалась, взглянула на неподдельно удивленную дочь, удовлетворенно кивнула, и разрешение было получено. Согласие Лизхен, разумеется, тоже.
По дороге они заехали сначала за Дитрихом, а потом за фройляйн Мартой, бледной томной девицей с золотистыми кудряшками, выбивающимися из-под бархатного капора. Барышни обменялись дружелюбными улыбками, и Войцех с Дитрихом довольно переглянулись.
Бальная зала была украшена бумажными гирляндами и свисающими с потолка красными китайскими фонариками. Оркестр был неплох, а буфет, как с удовлетворением обнаружил Войцех, еще лучше. Накануне он успел предупредить Дитриха о своем инкогнито, и фон Таузиг, сын состоятельного альтенбургского помещика, сорил деньгами за двоих.
Начали с англеза. Войцех танцевал сдержано и церемонно, присматриваясь к принятой здесь манере, с легкой тревогой наблюдая за Лизхен, идущей с ним в паре. Но опасения оказались напрасны, Лиза скользила по паркету легко и грациозно, как лепесток яблоневого цвета на майском ветру, и белое платье, отделанное бирюзовыми лентами, открывало взору прелестные маленькие ножки в атласных туфельках.
Во втором контрдансе Войцех и Дитрих поменялись дамами, на третий Лизу пригласил какой-то студент, и Войцех, снедаемый легкой ревностью, отошел к дальней стене, где Дитрих угощал свою подругу апельсинами.
— Ваша дама прекрасно танцует, герр Войцех, — улыбнулась Марта, проследив обеспокоенный взгляд Шемета, — умелого танцора видно сразу.
— Вы тоже чудесно танцуете, фройляйн, — вежливо ответил Войцех.
— Ну что вы! — Марта игриво отмахнулась веером. — Я так редко бываю на танцах в эти суровые времена. У Дитриха нечасто выдается свободная минутка. А с другими кавалерами я не выхожу.
— Дитриху есть, чем гордиться, фройляйн, — холодно кивнул Войцех и направился к буфету.
Его бросило в жар от этого разговора, и стакан холодного лимонада не смог остудить пылающий в груди огонь ревности.
Немецкий вальс дамам полагалось танцевать со своим постоянным кавалером, и Войцех закружил Лизу по залу, уже со всей великосветской ловкостью записного петербургского волокиты. Лизхен носилась в его объятиях легкой пушинкой, и Войцех весь отдался пленительному наслаждению музыки.
Но вальс кончился, и мрачные сомнения снова заползли в сердце.
— Право же, Лизхен, вы превзошли все мои ожидания, — сказал он, усаживая раскрасневшуюся от танца девушку на скамеечку у стены, — у вас, должно быть, был хороший учитель.
— О да! — радостно ответила Лиза. — Мсье Кальве даже новые танцы знает прекрасно, хотя он уже совсем старенький. Я так люблю танцевать. Даже больше, чем кататься на коньках. Но случай представляется так редко.
— Кто такой мсье Кальве? — нетерпеливо спросил Войцех.
— Учитель танцев в школе фрау Розенберг, — Лиза широко распахнула глаза, — разве мама вам не говорила? Я ведь только полгода, как из пансиона. Платье и туфельки — это подарок от фрау Розенберг за прилежание в учебе и помощь в воспитании младших классов. Мсье Кальве говорил, что я его лучшая ученица. А после школы мне всего два раза довелось потанцевать, когда из Потсдама приезжал мой дядя и водил меня на городские балы. Я даже опасалась, что все забуду, когда вы так любезно пригласили меня, герр Войцех.
— Лизхен, милая, — ревность развеялась легким дымком, и Войцех слегка покраснел от стыда за дурные мысли, — «герр Войцех» звучит так холодно. Говори мне «ты», пожалуйста.
— Я постараюсь, герр… ой! Войцех, — смущенно ответила Лиза, — я…
— Ты научишься, — тепло улыбнулся Войцех, — и я надеюсь, ты никому не успела пообещать мазурку.
— Успела, — серые глаза заискрились весельем, — тебе.
* * *
С того вечера время понеслось как ветер над степью, наполненное пряным запахом предстоящей битвы, сладким ароматом нежности, сытыми запахами земли, предвещающими успех в делах. Недочитанный томик Фихте раскрытым лежал у изголовья, времени у Войцеха оставалось только на сон.
К концу следующей недели в Берлине был оглашен королевский эдикт от 3 февраля о созыве ландвера. Фридрих-Вильгельм, для которого Пруссия все еще оставалась поверженной в унижение страной времен Йены и Тильзита, уступил настояниям Шарнхорста и Гнейзенау, в глубине души не веря, что кто-то откликнется на призыв. Но реформы Штейна и Гарденберга, пламенные призывы Фихте, память о покойной королеве Луизе, свершившей для Пруссии намного больше своего нерешительного и слабовольного супруга, сделали свое дело.
Улицы Берлина кипели, чуть не на каждом углу открывались пункты созыва добровольцев, в конторах и кирхах шел сбор пожертвований граждан. Даже самые бедные вносили свою скромную лепту, женщины отдавали обручальные кольца, старики — фамильное серебро, девушки — шелковые платья. История о золотоволосой деве, пожертвовавшей свои прекрасные волосы, единственное сокровище, украшавшее ее благородную бедность, переходила из уст в уста. Кому-то в голову пришла идея выдавать взамен золотых украшений скромные железные кольца с надписью «Отдала золото за железо» и теперь они стали самым драгоценным достоянием немецких женщин.
Французские власти неодобрительно косились на народное оживление, но Пруссия все еще формально оставалась в союзе с Наполеоном, которому требовались свежие войска, а о цели призыва в эдикте не говорилось ни слова. Поэтому коменданту оставалось только настороженно наблюдать за происходящими событиями, дожидаясь прямых указаний из Парижа.
Исаак радовал Войцеха растущей стопкой бумаг, подлежащих отправке в Мединтильтас, в первую очередь, доверенностью на имя графини Шемет, утвержденной самим министром внутренних дел. За будущее имения можно было не беспокоиться, хотя многие мелочи еще следовало уладить.
Маленький отряд Шемета увеличился до двадцати человек, и занятия пришлось перенести за город, что отнимало больше времени, зато давало возможность обучиться большему числу маневров. За это время он коротко сошелся с фон Таузигом, обнаружившим в себе поистине призвание к кавалерийской службе, несмотря на вполне мирное прошлое.
Дитрих, хотя и происходил из старинного юнкерского рода, прежде к военной службе склонности не питал и с согласия отца изучал астрономию в Йенском университете, предоставив старшему брату прославлять семейное имя на поле боя. Но волна патриотизма, захватившего не только Пруссию, но и докатившаяся до родной Тюрингии, унесла его в Берлин, даже прежде, чем эдикт о созыве добровольцев был принят официально.
Ум и обаяние нового друга восхищали
