четыре столетия провела взаперти!
Она рассмеялась, улыбнулась и Лиза. Так это была обыкновенная шутка и невинное замечание – или все же намек?
– Значит, у тебя все в порядке, крошка? – спросила на прощание Гертруда, и Лиза просто ответила:
– Думаю, что да!
Нет, она не думала, а знала.
– Это хорошо, это очень хорошо. Но разреши дать тебе совет – когда считаешь, что ты на вершине счастья, начинается стремительное падение. Так что будь осторожна!
И удалилась вместе со свитой, оставив Лизу в недоумении: это было предупреждение и своего рода сигнал, что Гертруда в курсе роли Лизы в афере с похищением? И, более того, в отношении того, что в Лувре висит ее копия?
* * *
Год 1914-й, начавшийся с триумфального возвращения Великой Итальянки в Лувр, принес много перемен. Первая половина была фантастична: у Лизы появились новые клиенты, причем весьма состоятельные. Вторая же ужасна: после начала войны почти все они отменили заказы.
Лиза в течение долгих недель долго думала над словами Гертруды. Она была счастлива и не скрывала, что наслаждается жизнью.
Если бы только не проблема с «Моной Лизой».
Лиза знала, что не имеет права держать подлинник у себя – но, словно околдованная им, не могла вернуть. Да если и вернуть, то куда – в Лувр? Но не исключено, его эксперт в курсе, что в отдельном зале у них висит подделка, так зачем тогда возвращать?
Да и «Мона Лиза» так хорошо вписалась в интерьер детской Клодетт, что не хотелось ничего предпринимать. Все были уверены, что это копия, нарисованная самой Лизой, и никто и не догадывался: на самом деле копия висит в Лувре, а также в обиталище безымянного коллекционера, потиравшего руки и не сомневавшегося, что теперь-то его приобретение в абсолютной безопасности.
Никто не догадывался?
Лиза склонялась все же вернуть «Мону Лизу» в Лувр – пусть тогда и разбираются, что к чему. Не исключено, что будет полицейское расследование и выйдут на нее. Но, вероятнее всего, никакого расследования, которое только может выставить Лувр, да и весь французский аппарат, в дурном свете, не будет, и эксперты музея, установив, что кто-то вернул им подлинник, просто вывесят его в зале, изъяв копию – и никто ничего не заметит.
Никто не заметит?
Лиза приняла решение, что так и сделает, и сделала бы, если бы во время предрождественской, уже военной, суеты на столкнулась в лавке на Елисейских Полях с Юрбеном.
* * *
…Тот сам окликнул ее, и когда Лиза, сначала не узнав его (он переменился – глубокий красный шрам пересекал его щеку, а вместо зализанных черных волос остался только голый череп), повернулась и поняла, с кем имеет дело, то инстинктивно загородила собой Клодетт, которая, увлеченно грызя большой рубиново-красный леденец, казалось, не замечала ничего вокруг.
– Крошка, а у тебя ведь дочка! – произнес Юрбен, пялясь на девочку. – Какая, однако, симпатичная… Дай-ка дядя тебя погладит…
Встав между Клодетт и Юрбеном, Лиза сурово сказала:
– Думаю, нам не о чем говорить!
Тот, усмехнувшись, заявил:
– Может, и нет, а может, и есть. Я бы на твоем месте, крошка, не был столь категоричен. Ты ведь помнишь то дельце, в котором ты нам так помогла?
Как она могла забыть!
– Оно ведь выгорело, во что я сам не верил! И знаешь, что самое интересное – я ведь был в Лувре после…
Лиза перебила его:
– Я поняла.
– Нет, крошка, ты не поняла. Я был в Лувре и видел всех этих людишек, не только туристов, но и маститых экспертов, которые, стоя перед итальянской синьорой и пуская от счастья слюни, не сомневались в том, что взирают на вернувшийся подлинник. В то время, крошка, как там висит копия!
И, понизив голос, он добавил:
– Сделанная тобой, крошка, копия!
Вокруг них сновали люди, царила суета, а Лиза вдруг подумала, что если Юрбен достанет складной нож и пырнет ее в сердце, а потом вразвалочку неспешно уйдет, то ведь никто и не заметит, решив, что даме от духоты стало плохо.
– Думаю, настало время нам распрощаться – раз и навсегда! – отчеканила Лиза, а Юрбен продолжил:
– Ну, это как посмотреть, крошка. Понимаешь, ведь тот коллекционер, который получил подлинник, безмерно счастлив. И готов заплатить за другие интересующие его работы. А он очень, очень богат!
Не за подлинник, а за копию, причем копию похуже.
– И так вышло, что теперь в курсе того, что произошло, только три человека, потому как других уже на белом свете нет: коллекционер, я да ты, крошка!
– Мамочка, – подала голос Клодетт. – А почему у дяди такое лицо?
Юрбен, расхохотавшись, взял с прилавка и протянул Клодетт большое сахарное яблоко, и девочка послушно взяла его.
– Дядю тоже пытались убить плохие люди, но они сами свернули ласты, а дядя вот жив…
Закрывая дочке уши руками, Лиза гневно заметила:
– Нам не о чем с тобой говорить!
– А я вот думаю, крошка, есть. Потому что если все, кто причастен к афере, умерли, то она никогда не раскроется. Коллекционер никому ничего не скажет, я никому ничего не скажу, ни ты никому ничего не скажешь, не так ли? Я ведь уже говорил, какая прелестная у тебя дочурка?
– Говорил! – почти крикнула Лиза, и Юрбен заметил с циничной улыбкой:
– Ну, не надо вопить и привлекать к себе внимание полицейских, детка. Вот что я придумал: нам ведь для того, чтобы делать большие деньги, никто больше и не требуется. Коллекционер будет делать заказ, ты – копию, а я же заботиться о том, чтобы оригинал в музее был заменен на изготовленную тобой подделку. Это же беспроигрышный вариант! Ну что, по рукам, крошка?
Он протянул Лизе правую руку, и та заметила, что на ней не хватает большого пальца.
Лиза и не думала пожимать ее, и тогда Юрбен подал свою длань Клодетт.
– Ну, дядя же угостил тебя сладостью? Так дай за это дяде свою ручку!
Клодетт протянула ручку, и Юрбен дотронулся до ее крошечных пальчиков, и Лиза, отталкивая мужчину, закричала:
– Убирайся прочь!
Она выбежала из магазина, но до Лизы донесся торжествующий голос Юрбена:
– Мы еще увидимся, крошка…
* * *
Они и увиделись – уже на следующий день. Лиза как раз выпроваживала очередного клиента, как на пороге возник ухмыляющийся Юрбен, державший в руках плетеную корзину, из которой выглядывало горлышко бутылки шампанского.
– Месье, добрый день! Ах, вы уходите, какая, однако, жалость. А я вот прихожу…
Еще до того, как Лиза успела захлопнуть дверь, он поставил на порог ногу в лакированном ботинке.
– Вот, небольшой рождественский презент, крошка. Думаю,
