реакция на
любую попытку прикоснуться, припадки, которые сопровождает пронзитель-ный немодулированный крик, порой полная отрешённость от происходящего
вокруг – таков комплекс симптомов и признаков, определяемый в современной науке как особый фенотип, предполагающий клиническую картину, по
которой устанавливается диагноз аутизма. Причины аутизма и методы его
лечения до сих пор далеки от ясного понимания. Будучи неспособны к полноценному социальному общению, аутисты и по достижении совершеннолетия в большинстве случаев нуждаются в поддержке и сопровождении и
обычно привязываются к тем, кто о них заботится. В очерке «Аутизм. Краткая история и состояние на сегодняшний день» Ольга Гольдфарб указывает
на крайне важную особенность возрастных тенденций проявления аутизма:
«…нарушенная регуляция роста мозга при аутизме приводит к ускоренному
119
росту мозга вначале и к замедленному росту ВПОСЛЕДСТВИИ» (так выделено в тексте – Э.Г. ).
Не будет преувеличением сказать, что приведённые данные могут служить путеводителем по роману о гроссмейстере Лужине, а последнее замечание объясняет диаграмму его карьеры: ранний пик, затем кризис и последую-щее стремительное угасание дара. Попробуем проследить.
По мнению Долинина: «В истории Лужина, от его неудачной попытки
побега обратно в детство и до финальной гибели, отчётливо выделяются четыре периода, каждый из которых заканчивается кризисом и переходом в новое
состояние».1 Эта периодизация приблизительно соответствует приводимой в
Википедии классификации синдрома детского аутизма на четыре степени тя-жести: от трудностей во взаимодействии с окружающей средой, повышенной
ранимости, уязвимости, далее – через захваченность аутистическими интере-сами – к активному отвержению внешнего мира, страху перед ним, агрессией
и аутоагрессией, и, наконец, полной отрешённости.
Прежде всего: автор, чувствующий и понимающий Лужина, как если бы
он сам был им, – изначально, жестоко и последовательно обрекает своего героя на заведомо гибельный путь, вынуждая, раз за разом, быть опекаемым те-ми, кто, вольно или невольно, наносит ему только вред. В приведённой выше
информации об аутизме имеется совершенно определённая рекомендация:
«Будучи неспособны к полноценному социальному общению, аутисты и по
достижении совершеннолетия в большинстве случаев нуждаются в поддержке
и сопровождении и обычно привязываются к тем, кто о них заботится».
Первыми за это ответственны, естественно, родители. Но какую «поддержку
и сопровождение» можно ждать от родителей, которые так боятся собственного
сына, что до осени откладывают разговор о школе; и вместо того, чтобы за лето
постепенно, осторожно, в щадящем режиме помочь ему освоиться с предстоящи-ми переменами, вдруг объявляют, что «с понедельника он будет Лужиным».1 При
этом, не озаботившись заверить сына в своей, в любом случае, готовности к помощи и поддержке, фактически как бы отделавшись от тяготившей проблемы
(«Ух… Прямо гора с плеч»2), они предоставляют его страхам простор для фантазий, в которых вместо всего привычного его ждёт «нечто, отвратительное своей
новизной и неизвестностью, невозможный, неприемлемый мир».3
Как аукнется, так и откликнется: по дороге на станцию сын обнаруживает
предельную степень проявления того, что свойственно аутистам и носит
название «аффективной блокады» (ослабление эмоциональных реакций на
1 Долинин А. Истинная жизнь… С. 80.
1 Набоков В. Защита Лужина. С. 105.
2 Там же.
3 Там же. С. 109-110.
120
близких, вплоть до полного их игнорирования, – при доверительных отношениях с попечителями эти симптомы значительно ослабляются). Лужин-старший напрасно ждёт, когда сын «повернёт к нему упрямо отклонённое ли-цо», Лужин-младший сидел «в шапке, надетой криво, но которую никто на
свете сейчас не посмел бы поправить, и глядел в сторону». Отвечая на вопрос
матери, не холодно ли ему, ответил, что холодно, «глядя на реку». Мать потя-нулась было до его плащика, «но, заметив выражение его глаз, отдёрнула ру-ку… Сын не шевельнулся». И так далее – безнадёжно и безрадостно – «уста-вился в землю»; на станции, в ожидании поезда, «молча взял протянутый гривенник» для игрового автомата.4
Повышенная эмоциональная чувствительность, страх перемен: «Только
сегодня, в день переезда из деревни в город, в день, сам по себе не сладкий ...
только сегодня он понял весь ужас перемены, о которой ему говорил отец».5 И
он сбегает, назад – на дачу, по дороге «вдоволь наплакавшись … со смутной, мстительной мыслью: добраться до дому и там спрятаться, провести там зиму, питаясь в кладовой вареньем и сыром». Когда его настигли и сняли с чердака,
– до коляски сына несли не отцовские руки, а, «как самый сильный», «черно-бородый мужик с мельницы, обитатель будущих кошмаров».6
По прибытии в город, только что принудительно доставленного десятилетнего Лужина, школу панически боящегося, в школу, не усомнившись, тут
же и отдают. И даже месяц спустя, явившись наконец с визитом к классному
воспитателю, Лужин-старший, оказывается, озабочен не душевным состоянием сына, а тщеславным ожиданием подтверждения его догадок о «недюжин-ности» и «тайном волнении таланта» Лужина-младшего. Обращаясь к школь-ному учителю (в котором легко угадывается нелюбимый Набоковым В. Гиппиус), он «был полон щекочущего ожидания, некоторого волнения и робости –
всех тех чувств, которые он некогда испытал, когда, юношей … пришёл к редактору, которому недавно послал первую свою повесть».1 Похоже, посредственный писатель Лужин и сына своего воспринимает как подобие персонажа
в практикуемом им жанре поучительных повестей для учеников «среднеучеб-ных заведений», а учителя – как редактора, полномочного выносить автору
приговор его произведению. Увы, как и тогда, его ждёт разочарование:
«…вместо слов изумления ... он услышал пасмурные, холодноватые слова, до-казывавшие, что его сына воспитатель понимает ещё меньше, чем
