Марк владеет темной магией трав. Базилик трава лукавая, используется для приворотных зелий, для призыва нечистого и для раскрытия колдовской силы. У него и в самом деле фиолетовая аура. Пойдем-ка со мной, девочка. Тебе необходим ритуал, чтобы иметь свой голос среди тех, кто хочет распоряжаться чужой жизнью. Я сам проведу его.
Вода тревожно зашумела, ветер усилился втрое, волны разбились о берег и окатили нас ледяными брызгами. Афанасий подхватил меня под руку, и мы направились к его дому по размытой сентябрьскими дождями тропинке, покрытой серыми растрескавшимися кусками грязи. По ее краям торчала поредевшая сухая трава, спутанная и колючая с кивающими колосками пырея. Подниматься по склону было тяжело, легкие заныли от частых вдохов, поясница намокла от пота. Хорошо, что идти пришлось недалеко, после подъема в гору мы оказались на месте.
Старик отпер дверь и, прежде чем войти, потоптался на пороге, осмотрелся, прислушался, явно опасаясь любопытных наблюдателей. Половицы в сенях гулко заскрипели. Афанасий указал мне на темную лестницу, что вела на чердак:
– Поднимайся наверх, сейчас подойду.
Я задрала подбородок и уставилась на квадратное отверстие в потолке, в котором дрожали рыжие узкие полоски, прорвавшиеся сквозь маленькое чердачное окошко. В ручейке света роились пылинки. От внезапного порыва прилетевшего с озера ветра распахнулась входная дверь, и пол в сенях засыпало багровыми листьями клена, росшего рядом с избой. Меня настигли сомнения. Агата доверяла Марку и ожидала, что он сам займется ритуалом. Так зачем я стою здесь?
Неизвестная сила потащила меня по пыльным ступеням. Я шла с открытыми глазами, но чудилось мне, будто сплю. На чердаке витал густой аромат душистого сена, древесной смолы и хвои. Я повертела головой и увидела прислоненные к стене сетки, забитые доверху крупными кедровыми шишками, а неподалеку от них срезанные еловые ветки. В ногах зазвенела усталость, перед глазами стали летать мелкие мушки. Внезапно появилось жгучее желание зарыться в сено, разложенное толстым слоем на полу, и как следует вздремнуть, наслаждаясь дивными ароматами леса.
Сквозь щели стен просачивались пронизывающие сквозняки, руки не могли согреться, пальцы с трудом сгибались. В покрытом серыми тенетами углу стоял ящик, сколоченный из потемневшего необработанного дерева. Я прикоснулась к шероховатой поверхности, испещренной мелкими трещинами и колючими занозами. Содрогнулась. Форма ящика была прямоугольная, но с середины она сужалась, напоминая гроб. Я слышала, что крестьяне заранее готовились к смерти, чтобы не нагружать близких лишними хлопотами, но в наши дни гроб на чердаке вызывал, как минимум, недоумение.
На лестнице раздался скрип, и вскоре передо мной возник Афанасий с металлическим подносом в руках. Он принес с собой зеркало на подставке, несколько свечей из красного воска и серебряное блюдце с сухими, сморщившимися листочками фиолетового базилика. Его лицо излучало абсолютное спокойствие, я сказала бы даже равнодушие. У меня же сердце колотилось так, что дыхание становилось неглубоким и редким. Я ощущала себя заточенной в ловушке, искусно подготовленной магами.
Он поставил поднос на пол и задернул окно черной измятой тканью. Чердак погрузился в темноту. Белый день не оставлял попыток пробраться сквозь узкие щели в дом, подсматривал за нами. В сумраке вспыхнула спичка, а затем на потолке и стенах заплясали бледно-рыжие блики от подрагивающих огоньков свечей. Я посчитала, их было семь.
Афанасий собрал свет от огней в овальном зеркале с железным, проржавевшим местами ободком и направил в мою сторону. Глаза обжег яркий прожектор, я прикрыла их ладонью и… вернулась в состояние той самой тяжелой болезни, настигшей меня в гостинице. Марк поворачивал ко мне зеркало, а руки у него дрожали. Почему?
– Приляг вот сюда, Нелли, – старик расстелил поверх сена голубое верблюжье одеяло. – Этот ритуал требует погружения в сон.
Я хотела бы что-то возразить, встать и уйти, сказать, что не готова никуда погружаться, но тело уже не слушалось, мою волю подавлял тлеющий на подносе базилик. В горле защипало от едкого дыма. Я засыпала, и мне вновь чудилось, как падают на пол рубиновые кленовые листья.
Мне чудилось, будто я знаю, что увижу, проснувшись. Меня окутает фиолетовое марево, и в отражении зеркала мелькнет едкая усмешка Демьяна. Он сделает все, чтобы утопить мою душу в ужасе, безысходности, отчаянии. Но, подняв голову, я заметила, что шторы открыты, а у самого окна сидит девочка, держа на коленях букет из сухой лаванды. Ее волосы искрились, пронизанные золотыми солнечными потоками. Она, не шевелясь, смотрела прямо перед собой, в пустоту, словно была мертва, но оставалась каким-то чудом живой. Я обратила внимание на сарафан малышки, серый, в крупную клетку из плотной, велюровой ткани. Мне подарили такой же на пятилетие. Никакого фиолетового тумана. Никакой ненависти и злых улыбок. Только легкий шорох ветра по крыше и абсолютное спокойствие, помноженное на десять.
Девочка, не спуская глаз с моей фигуры, отбросила от себя лавандовые веточки, и они рассыпались по полу, повеяв теплой свежестью цветочного луга.
– Я сплю?
Малышка поджала губы и отрицательно покачала головой.
– Откуда ты здесь?
– Я – это ты, – неожиданно звонко произнесла она и, подойдя ко мне, взяла меня за руку. – Смотри!
Мы приблизились к деревянному ящику, и крик поглотила пустота. Я прижала пальцы к губам. На белой перине лежало мое тело со сложенными на груди руками, как у мертвеца. На лице не горело прежнего румянца, губы побелели, волосы потускнели. Я узнала себя сразу же, но черты прежней Нелли роковой кистью исказила смерть.
– Я умерла?
– Не все так просто, – девочка подняла несколько веточек лаванды и положила их в гроб. – Умерла часть тебя, благодаря которой ты жила. Это последствия. Они неизбежны.
– Что мне делать? – прошептала я. – Все потеряно?
– Ты не виновата, что стала последним звеном цепи. То, что ты взяла часы из рук мага, было не твоим выбором.
– Ты все про меня знаешь?
Девочка, не сводя с меня серьезного взгляда, прикрыла веки в знак согласия.
– Что бы я выбрала, если бы могла выбирать?
– Не стоит утешаться тем, чему никогда не произойти. Может быть, ты бы выбрала то же самое, что тебе навязали, но это было бы твоим решением. Спокойнее так думать?
Я промолчала, зацепившись размывающимся зрением за треснутое стекло шкафа. Я в нем не отражалась. На прозрачной поверхности дрожало пламя. А потом оно обожгло меня изнутри. Забвение прошло, остался только запах обугленных листков пряной травы, горячего воска и пыльного одеяла.
Дед Афанасий протянул мне руку и помог подняться. Он отдернул штору, и бледный свет заструился через окно. Ритуал длился долго, на улице вечерело, и закатное небо устало переливалось на горизонте розовыми, желтыми и лиловыми оттенками.
– Твоя сила раскрылась, ведьмы не смогут управлять тобой. Ты можешь больше не бояться.
Я поежилась и уставилась в окно, каждой струной души улавливая странную, звенящую пустоту в себе. Голоса замолкли, и замолчало нечто еще, ради чего мне хотелось жить.
Мы вышли на улицу, наступая в сенях на красные листья, которым старик, казалось, не придал особого значения. Грудную клетку стягивало, словно тугим корсетом, и хотелось глубоко вздохнуть, чтобы освободиться от него. Мне подумалось о том, что, может быть, голоса не исчезли, они подают сигналы тревоги иным способом. Ничего не пропадает бесследно, кроме напрасно потраченного времени.
Я сосредоточилась на медном обереге, с силой вдыхая жизнь. Поднялся ветер, пыль взвилась над тропинкой, верхушки деревьев закачались, и оковы с груди слетели.
