с этого момента он не возбуждал во мне беспокойства.
С опозданием часа на полтора приехал Государь с детьми. П.А. встретил Государя внизу и прошел в ложу рядом с царской. Охранявшая министра охрана, в том числе и агент, стоявший у фотографического аппарата, сошла со своих мест и окружила Государя, его семью, министров и свиту. Смотр потешных прошел, и разъезд закончился около 8 часов вполне благополучно“».
Николай II и князь Борис на торжествах в Киеве
Вечером того же дня в Городском театре был назначен спектакль «Сказка о царе Салтане». Усиленные наряды полиции на улицах, тщательная охрана входов театра, предварительный осмотр его подвальных помещений, проверка билетов полицейскими чинами, казалось, исключали всякие неожиданности. В блиставшем огнями роскошном зале собралось лишь избранное общество. Не каждый генерал мог добиться входного билета. Лишь 36 мест партера были отданы в распоряжение генерала Курлова для чинов охраны.
В 9 часов прибывает Николай ІІ с двумя дочерьми – Ольгой и Татьяной. Рядом с ним наследник болгарского престола князь Борис, великие князья Андрей Владимирович и Сергей Михайлович. Столыпин занимает пятое место в первом ряду у левого прохода, недалеко от императорской ложи.
Во время второго антракта, когда зал опустел, стоящий у рампы Петр Аркадьевич беседовал с бароном В. Фредериксом, В. Сухомлиновым и графом И. Потоцким. Подошедшему В. Коковцеву Столыпин посетовал на скверное настроение, сказав при этом, что «чувствует себя целый день каким-то издерганным, разбитым» и на прощание сказал: «Как я вам завидую, что вы едете в Петербург! Возьмите меня с собой…» Через две минуты раздался выстрел, который круто изменил ход истории.
Дадим слово тому же Гирсу: «В театре громко говорили, и выстрел слышали немногие. Когда в зале раздались крики, то все взоры устремились на Столыпина, и на несколько секунд все смолкло. П.А. как будто не понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидев жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: „Все кончено!“ Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: „Счастлив умереть за царя!“ Увидев Государя вошедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки, и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом.
Преступник, сделав выстрел, бросился назад, руками расчищая себе путь, но ему загородили проход. Его стали бить. Полковник Спиридович, вышедший во время антракта по службе на улицу и прибежавший в театр, предотвратил едва не произошедший самосуд: он вынул шашку и, объявив, что преступник арестован, заставил всех отойти. Я все-таки вышел за убийцей в помещение, куда его повели. Он был в изодранном фраке, с оторванным воротничком на крахмальной рубашке, лицо в багрово-синих подтеках, изо рта шла кровь. „Каким образом вы прошли в театр?“ – спросил я его. В ответ он вынул из жилетного кармана билет. То было одно из кресел в 18-м ряду. Я взял план театра и против номера кресла нашел надпись: „Отправлено в распоряжение генерала Курлова для чиновников охраны“. В это время вошел Кулябко, прибежавший с улицы, где он старался задержать террористку по приметам, сообщенным его осведомителем. Кулябко сразу осунулся, лицо его стало желтым. Хриплым от волнения голосом, с ненавистью глядя на преступника, он произнес: „Это Богров, это он, мерзавец, нас морочил“. Всмотревшись в лицо убийцы, я признал в нем человека, который днем стоял у фотографа, и понял роль, сыгранную этим предателем».
Тем временем в поднявшейся суматохе Столыпина подняли на руки, понесли в фойе и уложили на диван. Профессора Г. Рейн и Н. Оболонский сделали первую перевязку. Зал наполнился встревоженной публикой, которая в сопровождении оркестра взволнованно спела «Боже, царя храни» и «Спаси, Господи, люди твоя»… Профессура признала рану очень опасной и решили в карете скорой помощи везти его в клинику Маковского на Малой Владимирской. Тут, меня, киевлянина, уже не одно десятилетие волнует вопрос. А почему именно в клинику Маковского? Она ведь иного направления – глазная, да и расположена подальше, чем универсальная клиника Университета. А анатомический театр, где сейчас Музей медицины, еще ближе, каких-то 500 м. К тому же нужно было иметь в виду, что к этим двум, постоянно дежурящим, медицинским учреждениям идет ровная без ухабов дорога. А вот к клинике Маковского шла крутая, с булыжным покрытием улица. По воспоминаниям К. Паустовского, ее крыли соломой, чтобы стук колес извозчиков не беспокоил раненого премьера. Не злой ли тут умысел?! Такого же мнения и Н. С. Михалков, который при личной встрече со мной сетовал, что раненного, истекающего кровью, нужно было нести на руках, а не трясти в карете по булыжной мостовой!
Доставленный вскоре в клинику, Столыпин был поначалу «в полном здравии, видимо, сильно страдал, но сдерживал стоны и казался бодрым. После первого осмотра врачи нашли положение скверным: говорили, что, возможно, пробита печень, если только пуля, ударившая в крест, не изменила траектории. Операцию по извлечению пули решили отложить до утра». Петр Аркадьевич дал согласие отправить телеграмму супруге в Колноберже.
2 сентября. В этот день, в 12 часов, в Михайловском соборе духовенство вместе со съехавшимися в Киев земскими представителями и петербургскими чиновниками отслужили молебен об исцелении. Примечательно, но никто из августейшей фамилии и свиты на молебне не был, так как они все 2 сентября уехали в Овруч Волынской губернии.
Посещение императором старинного города планировалось задолго. Николай ІІ, прекрасно понимая всю ответственность момента, не счел нужным отменить свое посещение Овруча, расположенного в 200 км от Киева. В прекрасно отреставрированном соборе св. Василия священники особенно старательно пели здравницу «болярину Петру Аркадьевичу».
Может быть, эти здравницы подействовали, но ненадолго. Утром в состоянии здоровья раненого наступает некоторое улучшение. 15 медицинских светил осматривают его: «…При настоящем течении болезни в оперативном вмешательстве надобности не встречаются».
В этот же день приезжает О. Б. Нейгардт – жена Петра Аркадьевича. Состояние больного ухудшается: он начинает бредить, стонать, временами теряя сознание. Клинику под вечер посещает Николай ІІ, но заплаканная Ольга Борисовна не пускает его к больному. Доктор Е. Боткин уверяет, что положение не столь критическое, но приехавший по настоянию врачей профессор Цейдлер склоняется к худшему и удаляет у Столыпина пулю. Он в полном сознании и, подозвав дежурившего при нем профессора, спросил: «Выживу ли я?»
5 сентября вечером
