до Бога, я не могла дать прямого ответа. Я не могла дать прямого ответа со дня смерти Нана. Тогда Бог подвел меня, настолько всеобъемлюще, что это поколебало мою способность верить в него. И тем не менее. Как объяснить трепет? Как объяснить это некогда твердое знание о том, что он присутствует в моем сердце?
~
В тот день, когда миссис Пастернак сказала: «Думаю, мы сделаны из звездной пыли, а звезды сотворил Бог», я громко рассмеялась. Я сидела в задней части класса и рисовала в своем блокноте, потому что уже обогнала остальных учеников. Я училась на курсах математики в университете для получения дополнительных баллов и мечтала, мечтала о том, чтобы уехать как можно дальше от дома.
– Хочешь поведать что-то классу, Гифти? – спросила миссис Пастернак.
Я выпрямилась на своем месте. Я не привыкла к взысканиям, неприятностям. Меня никогда не наказывали, и я верила – и это казалось справедливым, – что моя репутация умного и хорошего ребенка меня защитит.
– Как по мне, довольно удобно, – сказала я.
– Удобно?
– Да.
Она бросила на меня странный взгляд и продолжила урок. Я откинулась на сиденье и продолжила рисовать – а так хотелось поспорить! Я училась в государственной школе, которая отказалась преподавать эволюцию, в городе, где многие в нее не верили, и слова миссис Пастернак, как мне тогда казалось, были отговоркой, способом сказать что-то без слов.
Что делать с временем до появления людей? Что делать с пятью предыдущими катастрофами, включая те, которые уничтожили мамонтов и динозавров? Что делать с динозаврами и тем фактом, что у нас с деревьями общая четверть ДНК? Когда Бог создал звезды, как и почему? Это были вопросы, на которые я никогда не найду ответы в Хантсвилле, да и вообще никогда не найду ответы, которые бы меня удовлетворили.
~
– Была рада повидаться, – сказала Кэтрин. Она допила остаток кофе, уже третью чашку, и встала, чтобы уйти.
Я проводила ее до двери, и мы вдвоем встали на пороге.
Кэтрин взяла меня за руку.
– Ты должна продолжать писать. Богу, кому угодно. Если от этого тебе лучше, продолжай. Нет причин себе отказывать.
Я кивнула и поблагодарила. Я помахала ей вслед, когда она села в машину и уехала.
Глава 52
«Больше никогда» вернулось. После того как Кэтрин ушла, я заглянула к маме. Никаких изменений. Несколькими днями ранее я встретилась со своим куратором, чтобы обсудить возможность окончить учебу в конце четверти, а не ждать еще год или больше.
– Каковы твои цели? Чего ты хочешь? – спросил он.
Я посмотрела на него и подумала: сколько у тебя времени? Мне нужны деньги и дом с бассейном; партнер, который меня любит, своя собственная лаборатория, где бы работали только самые блестящие и сильные женщины. Я хочу собаку и Нобелевскую премию и найти лекарство от зависимости, депрессии и всего остального, что нас беспокоит. Я хочу все и хочу хотеть меньше.
– Не уверена, – ответила я.
– Вот что я тебе скажу: просто закончи работу, отправь ее, а затем еще раз оцени перспективы. Торопиться некуда. Продолжишь ты работу сейчас, в следующем году или через год, это действительно не имеет большого значения.
В лаборатории было холодно. Я вздрогнула, схватила пальто со спинки стула и надела его. Закатала рукава и начала убирать свое рабочее место, что требовалось сделать напоследок. Я наконец закончила свой эксперимент, ответила на вопрос. Я проверила результаты, чтобы быть как можно более уверенной в том, что мы сможем заставить животное, даже эту хромающую мышь, удержать себя от поиска награды, изменяя свою мозговую активность. Когда я в последний раз наблюдала за хромоножкой, оснащенной оптоволоконным имплантатом и патч-кордом, все выглядело так же. Рычаг, маленькая металлическая трубка, манна «Эншура». Эта мышь, эта хромота. Я поставила свет, и грызун перестал нажимать на рычаг.
Я оставила рабочее место, пошла к себе в офис и села писать статью, думая обо всех своих мышах. Я должна была испытывать восторг от того, что закончила, от того, что буду писать, с надеждой на новую публикацию и выпускной, но вместо этого я чувствовала себя обделенной.
Требования к научному письму отличаются от требований по гуманитарным наукам, от написания дневника по ночам. Мои тексты были сухими и безыскусными. Они отмечали факты моих экспериментов, но ничего не говорили о том, каково держать мышь в руках и чувствовать, как ее тело ударяется о мои ладони, когда она дышит, как бьется ее сердце. Я хотела об этом рассказать. Я хотела сказать – вот оно, дыхание жизни. Хотела поведать кому-нибудь об огромной волне облегчения, которую чувствовала каждый раз, когда наблюдала, как зависимая мышь отказывается от рычага. Этот жест, этот отказ – вот суть работы, ее торжество, но ничего из этого нельзя было рассказывать. Вместо этого я пошагово описала процесс, цель. Надежность, стабильность работы, импульс, то, как мышь продолжала попытки, пока я не нашла выход, – все это было для меня оболочкой, но сутью оставалась волна облегчения, эта хромая, крошечная, живая мышь, ее по-прежнему живущее тело.
Пастор Джон говорил: «Протяните руку», прежде чем попросить прихожан помолиться за кого-то из паствы. Если вы стояли достаточно близко к человеку, который нуждался в помощи, то буквально прикасались к нему, возлагали на него руки. Вы касались любой доступной вам части его тела: лба, плеча, спины, и это прикосновение, это драгоценное прикосновение было одновременно и молитвой, и проводником. Если вы не подходили достаточно близко, если просто протягивали руку, дыша тем же воздухом, все еще можно было почувствовать то, что часто называли «энергией», то, что я раньше называла Святым Духом, движущимся по комнате от пальцев к телу нуждающегося. В ночь, когда я была спасена, меня вот так касались. Рука пастора Джона лежала на моем лбу, руки святых касались моего тела, руки прихожан тянулись в мою сторону. Спасение, искупление – это было так же преднамеренно, как прикосновение кожи к коже. И я никогда этого не забывала.
Спасение, как меня учили в детстве, было способом сказать: «Я был грешник, грешником и останусь, но передаю контроль над своей жизнью Тому, Кто знает больше меня, Тому, Кто знает все». Это не превращение в безгрешного и непорочного, это скорее способ сказать: «Иди со мной».
Когда я наблюдала, как хромающая мышь отказывается от рычага, мне еще раз напомнили, что значит возродиться, стать новым, спастись, – это просто еще один способ сказать, как важны протянутые руки ваших товарищей и милость Бога. Спасение – это рука и прикосновение, оптоволоконный имплантат, рычаг и отказ.
