детей, Тову и Исаака. Това — хороший музыкант, недавно поступила в Чикагский университет, игра на скрипке — её вторая специальность. Исаак тоже поступил в Чикагский университет, и если ещё не передумал, то будет первым в их семье биологом.
После нескольких лет, проведенных на дачах под Москвой, уже все последующие отпуска ездили куда-нибудь в другие места отдыхать вместе с дочкой. Уж очень надоело переезжать на дачи и таскать туда бесконечные сумки с продуктами из Москвы.
В 1962 году отмечали 30-летие Лёни. Вся честная компания, состоящая из его одноклассников, однокурсников и родственника Эдика Гойзмана почти целый год готовилась к этому событию фундаментально.
Собирались на новой квартире у Эдика и ели умопомрачительную утку, приготовленную домработницей по кличке Тамарка-санитарка. Она, в свою очередь, называла Витю Рошаля куроедом. Шли к нашему дому на Малой Бронной всей компанией и к нашему ужасу, на улице развернули большой плакат: «Поднимем ярость масс на юбилей Фонштейна!» Все, сейчас всех заберут! Но — пронесло! Торжественно открыли бюст, утверждая сходство Лёни с баснописцем Иваном Андреевичем Крыловым. Наверное, другого бюста просто не нашли. Спели сочиненный длинный гимн, перечислили все Лёнины недостатки, в частности, как он разбил в Тимирязевке очень ценный стеклянный прибор, обсудили неоднозначную характеристику, данную ему после окончания первого класса школы, проблему секса у ежей и современное состояние мичуринской биологии. В общем, культ Лёниной личности все равно был налицо.
Впоследствии повторить этот вечер уже никогда не удавалось. Прошу прощения у читателей, которые читали мою книгу «Биолог Леонид Фоншьейн» за повторение этого абзаца. Но из песни слов не выкинешь!
В 1961 году в Москве состоялся V Международный биохимический конгресс с пятью тысячами участников. На нем, в частности, обсуждались возможности расшифровки генетического кода. Лёня, как хорошо знающий немецкий, все дни сидел в справочной конгресса в здании МГУ. В конце раздавал участникам билеты в несколько ресторанов на банкеты, так как ни один ресторан не мог вместить всех делегатов. Когда мы поздно вечером пришли в Гранд-Отель на улице Горького, вся еда была уже съедена. Джойс Хопвуд, биохимик по образованию, участвовала в этом конгрессе и уже в 1980-ые вспоминала о своем разговоре с Р. И. Салгаником, известным советским генетиком, работавшим в то время в Академгородке под Новосибирском. Он довольно откровенно обрисовал ей ситуацию, сложившуюся в нашей стране с генетическими исследованиями. Она удивилась его откровенности, но он отметил, что он и так уже живет в Сибири. Я во время этого конгресса познакомилась с выдающимся американским микробиологом и физиологом Арнольдом Демейном, который во время конгресса приезжал в лабораторию С. И. Алиханяна. Помню, как разговаривала с ним в вестибюле Главного здания МГУ, где проходил конгресс. С ним можно было так легко и спокойно общаться, даже почти не имея навыков в разговорной английской речи. Арни (так он просил себя называть), конечно, уже тогда был метром. В конце семидесятых он приедет на конференцию по генетике бацилл и актиномицетов с женой и дочерью в Ереван по приглашению С. И. Алиханяна, много сделав для организации контактов с американскими учеными. Нам они с женой в Ереване ещё и прекрасно продемонстрировали как в Америке танцуют танго и фокстрот. При этом он же организовал годичную стажировку в моей лаборатории микробного генетика Тома Труста из лаборатории Эдварда Каца (Вашингтонский Университет) в 1978 году. Оля после приезда в Америку в 1990 году стала работать в Бостоне, в Массачусетском Институте Технологии (MIT), где в течение многих лет работал Арни, и он ее опекал. В записочке ко мне упомянул, что она уже через неделю после приезда выглядела настоящей американкой. Когда я в 1991 году привезла нашу внучку Аню в Бостон, Арни организовал мне большое трехмесячное турне с докладами в ведущих университетах и фармацевтических фирмах Америки. До нашего отъезда из Москвы и уже в Америке мы с ним часто встречались на научных симпозиумах. Он делал прекрасные доклады и лекции о работах своей лаборатории и анализировал современное состояние физиологии и генетики микроорганизмов. До сих пор мы шлем друг другу ежегодные весточки, но живем далеко друг от друга и уже давно не виделись. Сейчас, уже на склоне лет он преподает в прекрасном университете, куда пригласили работать очень известных ученых всех специальностей, вышедших на пенсию. Они передают свой бесценный опыт будущим поколениям.
В начале 1960-х (не помню в каком точно году) мы с Лёней на майские праздники поехали на экскурсию по Золотому Кольцу. Экскурсию организовал Атомный Институт и предоставил автобус. У нас был прекрасный экскурсовод, которого звали Владимиром Ильичем. Публика в автобусе к нему обращалась по поводу и без повода, чтобы прозвучало такое знакомое всем сочетание имени и отчества. Владимир Ильич знал все про каждый дом и каждый памятник старины на нашем пути и за эти два дня рассказал нам столько интересного, что поездка запомнилась на всю жизнь. Проезжали такие древние и прекрасные города как Переяславль-Залесский, Ростов Великий, Суздаль, Владимир, Кострома, Ярославль с церквями, соборами, кремлями, которые не успели полностью разрушить в эпоху безумной борьбы с религией как опиумом для народа.
Конечно, практически все церкви и соборы были бездействующими. Но осталось тогда впечатление, что вся эта красота все же как-то сохраняется неизвестно чьими усилиями. Ночевали в Ярославле почему-то на барже, пришвартованной к волжскому берегу. Ночью на барже так все перепились, включая экскурсантов нашего автобуса, что спать нельзя было ни минуты. Вообще как-то в один из вечеров этих первомайских праздников мы, идя по улице, поняли, что не встретили ни одного трезвого человека. Это тоже запомнилось. Точно не помню, в каком из этих старинных городов сидели в древнем кремле, окруженном толстой стеной, и веяло вечностью. По стене прошел отряд пионеров в красных галстуках и с горном.
В 1963 году в академию наук с визитом приехал директор одного из академических биологических институтов Макса Планка в ФРГ доктор Ёзеф Штрауб. Лёню попросили его сопровождать в качестве переводчика-биолога при встречах с нашими учеными. Он оказался очень интеллигентным и добрым человеком, не задавал провокационных вопросов, но чувствовалось, что он хорошо понимал ситуацию. С Лёней он подружился и, по-видимому, оценил его способности. Пару раз вместе с ним ходили в оперу или балет (билеты покупала академия наук). Возвратившись в Берлин, он написал в Президиум АН СССР несколько писем с просьбой послать Лёню в трехмесячную стажировку в его институт. В них он подчеркивал, что Лёня не подвергнется во время стажировки никакой политической пропаганде.
