- Плохо девке, пойдите… пойди-пойди, уведи ее куда, а я тут пока посижу.
Брат обнял меня за плечи, поднял и повел мимо стола, кивнув гостям: - Устала в дороге, растрогалась… песни наши такие…
И народ затянул с удвоенным энтузиазмом: - И кровь горячая прольется-а…
Твою ж…
- Вот же, - смеялась и плакала я, - куда ты меня тащишь? Никто бы и не заметил, нашего батю все одно не переорешь.
- А зачем оно тебе? Вдруг там и правда есть кто-то внутри? Бабаня приказала увести, а она знает, что говорит.
Пройдя через сад в заднюю калитку, мы пошли к Дону по мягкой пыльной грунтовке. Над ней нависали такие же пыльные деревья, жарило солнце. Правда, ближе к воде задул ветерок, потянуло речной свежестью, мы спустились вниз и сели в тени высокого куста на траву. Я уже успокоилась и, вдоволь насмотревшись на легкую волну и почти болезненные для глаз отблески солнца на ней, повинилась:
- Просто наболело, сорвалась – каюсь. Потом все тебе расскажу. А вот у тебя точно что-то случилось.
- Я уже два месяца не живу с ней. Подсказали люди, пришел и увидел… - махнул он рукой и отвернулся в сторону.
- Коля-я… в кровати? – не верила я сама в такое совпадение. Он повернулся на мой умирающий голос, внимательно вгляделся в лицо.
- Та нет…, дело не дошло. Но поцелуй был ну очень страстный, – нервно хмыкнул он, ломая веточку, - развестись батя не дает. Говорит – дети не виноваты, а они видят меня - дети? И раньше не видели, вот и…
- Думаешь – поэтому? – осторожно поинтересовалась я.
- Ален, я ж не по пьянкам и по бабам? Я на службе, вообще-то. Я ее отпустил, - грыз он веточку, - так не уходит же, плачет – ошиблась она, не было ничего. Не было ничего – это если б я какую шалаву походя, разложил и забыл сразу. А я никогда, Ален, хотя не только…, а и убить иногда хотелось. Но не трахал и не убивал. А она, Ален… Баба не просто так, а с душой все делает – нужно ей. Ну, а мне теперь не нужно – все шалавы мои.
- Коля…
- Не могу, Ален, и не смогу уже, хотя люблю до безумия – пытался, пробовал… себя не переступить. Шалавы чище… Больше спину не подставлю, ну нах… - быстро оглянулся он за спину, прошептал: - Та задра-ал…
- Я тоже до сих пор боюсь, - кивнула я, помолчала и призналась: - а я Олега застала в постели с соседкой.
- С-сука… нах.. да во… б..ь! – подхватился он с места и стал быстро раздеваться. Разделся до семейных трусов, кивнул мне: - Не бойся, я вдоль.
И прыгнул с берега, поплыл быстрыми саженками, а я сидела, обхватив колени и смотрела. Здесь было хорошее дно, я уже и сама бы искупалась, но мало ли… экология. И улыбнулась, вспоминая причину боязни, но теперь это получалось печально. Жаль было Кольку, немного – себя, а больше всех жаль было Ваню. Уехав из Длинного, я потихоньку опускалась с небес на землю и начинала понимать, что шанс вытянуть его оттуда настолько мизерный, настолько… не реальный вообще? Нащупаю ли я ту единственную возможность, если она вообще существует? А должна бы, потому что во всем, что происходит, есть свой смысл, даже если происходящее бессмысленно на первый взгляд. Все равно когда-нибудь аукнется - не сейчас, так в следующем поколении, но смысл есть всегда.
Коля немного охладится, остынет от того, что сжигает его изнутри – то, что я нечаянно раздула, задав неудачный вопрос. Его Настя… бабаня еще до свадьбы сказала, что «дохлая» она. Мы тогда поняли это, как субтильная. А оказалась, что и правда - дохлая. Да, мент сутками на работе, да – мало помощи от него, так он обеспечивал ей эту помощь, мобилизовав родню, знакомых, друзей… Дохлая, как есть. Но еще есть Боровичок и маленький Сашка – это замкнутый круг. И окончательно решать Коле.
- Какое у тебя дело, Ален? – спросил брат, снова садясь рядом со мной на траву, отмахнулся: - Трусы мигом высохнут.
- Отвези меня в станицу Боковскую.
- Ни фиг ты… это ж куда ехать! - кивнул он, соглашаясь: - Если нужно – отвезу. А за каким, расскажешь? Или уже по дороге?
- По дороге лучше бы не надо. И сейчас тоже… жарко сильно, пошли обратно. Думала, только тебе рассказать, а теперь хочу и бабане. Если ты говоришь – скоро ей туда…
- Не я, Ален – маманя говорит. Бабаня давно уже нюх потеряла – совсем почти.
- Нюх… обоняние, что ли?
- Да, - тряхнул брат мокрой головой, - говорят – тоже к этому самому. Так что, может, лучше без нее? Она и так из-за меня переживает.
- Ничего… если уж гадючек не боится, может мне подскажет что? Перед уходом ум проясняется – я тоже слышала. В том смысле, что понимается многое уже, будто со стороны – той уже. У меня такой разговор, что может и задержит ее. Странный разговор, если честно.
- Не боишься говорить так? – оглянулся на меня брат.
- А чего тут бояться, Коль? Просто жаль. Она дала нам время привыкнуть. Сама спокойно ждет…
- Ладно. Тогда возьмем ее вечером на Дон – пускай погуляет. Искупаемся с тобой, а потом посидим втроем.
Посидим, погутарим – улыбалась я, и искупаемся… тампон мне в помощь – отказывать себе в купании больше не хотелось. Потом ополоснусь в душевой. Хорошо было сейчас… я медленно шла за братом, загребая босыми ногами жирную дорожную пылюку. Нога тонула в ней, она, как вода, сочилась между пальцами – черноземы.
Глава 30 Проводив родню, я помогла маме убрать со столов, мужчины собрали их и унесли прятать. Насти с детьми не наблюдалось, и мне жаль было, что в этот раз не получилось потискать Сашку и отдать новую красивую косынку Боровичку.
А Коля сразу успокоился, даже стал шутить со мной и нечаянно проговорился. Я пока не собиралась никому рассказывать о предполагаемой беременности. И из тех, в том числе, соображений, что сейчас все было еще слишком зыбко – не сглазить бы, дать ему зацепиться. Но Колька проболтался так, что как-то иначе интерпретировать его слова было невозможно, да еще и при бате. Только не при нем! Но он услышал и все понял правильно. Мама радостно охнула, а батя сказал, как выплюнул:
- Вырастили мы с тобой, мать…
- Сплошное разочарование, да? – едко кинул ему в спину брат.
Я покрутила пальцем у виска и поспешила из дома следом за родителем. Догнала в саду, пошла рядом между деревьями.
- Мы разводимся с Олегом. Он изменил мне, я застала его в постели с соседкой, в своей кровати, в нашей с ним квартире. Я свободна от него, понимаешь? Он все обесценил - я имела полное право! И я этим правом воспользовалась.
Он тяжело опустился на скамейку, уставился перед собой, сцепив руки. Я села рядом, прислонилась щекой к его плечу. Он тяжело вздохнул.
