Я впервые попал к ней домой. Комнаты были обставлены обычной советской мебелью, на стенах, скорее для приличия, – несколько дешевых картин. Лишь в ее комнате стенки были обклеены постерами, и это несколько разряжало угрюмое впечатление.
Я присел на стул. На тумбочке, возле меня, стояла початая бутылка хорошего армянского коньяка. Перехватив мой взгляд, Катя равнодушно произнесла:
– Отец оставил. Если хочешь, можем выпить.
– Не хочу.
Катя тряхнула головой.
– Ладно, брось. Допьем.
Стало смеркаться. Коньяк был выпит, и меня терзало желание поскорее уйти отсюда.
Я зашевелился, намереваясь встать, но Катя, закуривая новую сигарету, внезапно сказала:
– Ты ведь тоже считаешь меня тварью. Хочешь уйти.
– Мне пора, – кивнул я, не желая втягиваться в скользкий разговор.
Катя пьяно посмотрела на меня, крутя в руках пепельницу.
– А хочешь, расскажу, что здесь произошло?
– Да, – выдохнул я. Пожалуй, остальные дела подождут.
Катя начала рассказывать. Тот злосчастный день словно ожил перед моими глазами, и, слушая циничный рассказ Кати, я краснел от гнева.
– Как ты могла сделать такое?! – вскричал я, когда она закончила.
Злоба переполнила меня, и я стал материться.
А Катя усмехнулась, барабаня пальцами по столу.
– Да, я тварь. Но я совершенно не хотела этой смерти, Андрей, поверь мне! В чем меня можно обвинить? В том, что я не смогла забыть то, что он делал со мной?!
От гнева я не смог вымолвить ни слова.
– Почему? – наконец выдавил я. – Зачем такая месть? Не давала покоя беременность?!
Катя удивленно подняла брови.
– Он тебе рассказал?
– Нет. Кирилл считал, что это великая тайна. Я узнал совершенно случайно, а вообще тебе не все ли равно?
– Ты думаешь, что молоденькой девочке было интересно узнать, что такое аборт? – жестко спросила она. – В семнадцать лет? И идя по больничному коридору, осознать, кем на самом деле был Кирилл? Какой сволочью?
Я молчал, кусая губы.
– Он умер для меня еще тогда, год назад. А потом, в июле, Кирилл и его дружки меня изнасиловали.
– Что?? – презрительно спросил я. – Изнасиловали?
– Изнасиловали, – спокойно сказала Катя, глядя мне в глаза, и я ей поверил. – Кирилл, Сергей и Богдан, Бой. Ты их знал.
Действительно, я их знал. Богдан по кличке Бой и его дружок Серега – молодые наркоманы, с которыми некоторое время общался и Омар, сам подсевший на иглу. Сейчас Бой куда-то исчез, а его дружок попался на краже и сел.
– Знаю.
– Отец был в командировке, и Кирилл пришел ко мне со своими друзьями. Зачем, уже не помню. А я, глупая дура, впустила их, несмотря на то, что все были пьяными. Мне тогда казалось, что Кирилл не посмеет больше меня обидеть. Только потом, утром, я узнала, что он проиграл мое тело в карты.
Я встал, затем сел. Рассказ Кати не укладывался в голове, и я закурил сигарету. Потом хрипло сказал:
– Как это? Продолжай.
– Ну как, – медленно произнесла Катя. – Они были пьяными, играли в карты. Кто проигрывает, приводит шлюху. Проиграл Кирилл и вспомнил про меня. Есть, мол, одна телка, которую можно трахнуть.
Да. Да! Я хорошо помнил тогдашнее отношение к ней Кирилла. Не девушка, а просто доступное влагалище.
– И что было дальше?
– Дальше? Насиловали меня все втроем, по очереди, потом еще раз. А самое главное – Кирилл так и не понял, что он сделал. Так как он считал меня девушкой на ночь, то был твердо уверен, что я получила большое удовольствие. Групповой секс. То, что надо.
Я впал в такую прострацию, что сломал сигарету. Теперь я был уверен в правдивости ее слов – слишком хорошо знал Кирилла. Хотя, оказывается, совсем не знал. Только теперь все стало на свои места, но я никак не мог привести в порядок свои мысли.
В молчании просидев несколько минут, я поднялся.
– Я пойду, Катя. Извини, но я пойду. Мне надо переварить все это. Я пойду.
На этот раз она меня не удерживала.
– Завтра я к тебе зайду, – пообещал я. – Поговорим.
– Как хочешь.
Я ушел и, идя по темной, без электричества, улице, поклялся, что больше никто об этом не узнает. В голове был полный беспорядок, и я никак не мог понять, каким циничным и самоуверенным должен был быть Кирилл, чтобы через год называть ее ласковыми именами и делать вид, что ничего не произошло.
Во двор я вернулся в девять часов вечера. Около его подъезда стояла «скорая помощь», и мое сердце ушло в пятки – я шестым чувством понял, что с моими друзьями что-то случилось. И оказался прав.
Из подъезда вышли санитары, поддерживая кого-то под руки. Сзади виднелись тревожные лица Глеба и Стаса. Потом спустились Леша и Илья. Одни. Без Шольца.
В тот момент я совсем забыл про существование Глайзера.
– Что с Шольцем? – спросил я.
– С Глайзером, – угрюмо ответил Глеб. – Сотрясение мозга.
Стыдно признаться, но у меня отлегло от сердца. В последнее время Денис стал значить для меня гораздо больше остальных моих друзей, в том числе и Глайзера.
– А где Шольц?
– Ушел. Это он ударил Макса. А тот стукнулся головой об стол.
Я не поверил своим ушам.
– Это сделал Шольц?!!
– Да, – хмуро бросил Бар. – Глайзер был не прав, он обидел эту глухонемую, подругу Шольца, Аню.
– Но где же он сейчас? – закричал я. – Что произошло?
– Потом, Андрей, – отмахнулся Глеб. – Потом.
Леша и Бар залезли в «скорую», и она рванулась в ночь. Швед со Стасом присели на скамейку. Где-то далеко, постепенно удаляясь, послышался вой сирен.
Совсем некстати во дворе появилась Лилит. Я подошел к ней.
– Ну как, милый? – спросила она. – Все закончилось?
– Да, – сказал я. – Все нормально. Посидели и разошлись.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
2 сентября 1999 года, четверг
РАССКАЗЫВАЕТ ДЕНИС АКСЕНОВ (ШОЛЬЦ)
Солнце ударило мне в лицо, вмешалось в мой запутанный сон, и я открыл глаза. Сквозь толщу листьев пробивались лучи, освещая меня, Тэлу и сопящего Змея.
Я зашевелился и разбудил Машу, которая спала, уткнувшись в мою грудь. Котенок, каким-то образом выбравшийся из рюкзака, сидел рядом и умывался.
– Что, уже утро? – сонно спросила Тэла.
– Похоже, часов одиннадцать, – сказал я, посмотрев на солнце. – Видишь, как жарко.
