– Ты-то чего стонешь? – медленно, почти по слогам, произнес Бельмуд. – Тебе-то что?
Катя ничего не ответила, и это раззадорило его.
– Ответь мне, – потребовал он. – Ну?
Я наклонился к нему и тихо сказал:
– Леша, давай выйдем на кухню. На пару минут, очень тебя прошу.
Он недовольно посмотрел на меня, но вышел. Следом за нами увязался Стас.
– Леша, – быстро заговорил я. – Умоляю тебя, оставь ее сегодня в покое, не трогай. Хотя бы ради Омара. Пожалуйста.
Но Бельмуд тупо взглянул на меня и Стаса, а затем ядовито сказал:
– Ты закончил?
– Да.
– Тогда послушай меня. Эту тварь я в покое не оставлю. Все, разговор закончен.
Мы вернулись в гостиную, и Бельмуд сразу же сказал Кате:
– Ну что, счастлива?
Я попытался вмешаться:
– Тише, Леша. Успокойся.
– Что ты ему рот затыкаешь? – зло воскликнул Глайзер. – Ты подумай лучше своей головой, какого черта она здесь делает? Размазывает слезы и рыдает?
Этого я и боялся. Конфликт накатился, как снежная лавина, и остановить его уже было невозможно.
– Ты понимаешь, сука, – вдруг тихо сказал Глеб, – что именно из-за тебя погиб мой… наш друг? Ты понимаешь это?
Катя снова ничего не ответила.
– И он теперь злодей! – распаляясь, заорал Швед. – Теперь его считают преступником – людей, оказывается, убивал!
Я изумленно взглянул на него, понимая, что если даже флегматичный Глеб так себя ведет, то мне не по силам успокоить их. Обстановка накалялась с каждой минутой. Заметно было, как нервничал Шольц, как по-детски беспомощно смотрела на происходящее Аня. Она, как и Катя, была здесь совершенно лишней.
– Ты тварь, Катя, – сказал Леша. – Последняя тварь.
И тут, видимо, нервы у Катерины не выдержали. Резким движением отодвинув стул, на котором сидела, она поднялась. Узкими щелочками азиатских глаз – ну что Кирилл в ней нашел? – Катя колюче и злобно взглянула на него.
– Кто ты такой, чтобы указывать, что мне делать? Кто вы все? – воскликнула она. – Перестань жевать свои сопли, малыш.
Не знаю, умышленно она это сказала или нет, но для Бельмуда, страдающего от «комплекса Наполеона», всякое упоминание о его росте, действовало как красная тряпка на быка и больно затрагивало его самолюбие.
Он рванулся к ней, но я встал у него на пути и схватил за рубашку.
– Леша, успокойся. Успокойся. Давай решим все на трезвую голову, хорошо? Сядь, а лучше пойди в спальню, проспись. Встанешь, и поговорим, – сбивчиво пробормотал я, чувствуя непосильную тяжесть; еще пару минут – и я плюну на всех, пусть разбираются сами.
Леша вырывался, что-то кричал, но мне на помощь пришел Бар, и мы усадили его на место.
Повернувшись к Кате, я сказал:
– Катя, уходи отсюда. Ты видишь сама, что лишняя. Уходи.
– И пусть уходит быстро! – воскликнул Леша. – Иначе я выкину эту тварь с балкона.
Глеб заворочался и совершенно не к месту сказал:
– Погубила Омара. Омара, моего лучшего друга.
Не говоря больше ни слова, Катя поднялась и вышла из комнаты. Проследив за ней взглядом, Глайзер воскликнул:
– Куда ты пошла? Дверь в другой стороне!
Молчавший все время Шольц тихо сказал:
– Она пошла на кухню. Оставьте ее в покое, пусть посидит.
Я посмотрел на него и заметил, как мучается сидящая около него Аня, которая явно чувствовала себя не в своей тарелке. Поняв это, я позвал Шольца и сказал:
– Выйди на минутку.
Мы вышли в коридор. Через открытую дверь на кухню я увидел Катю, стоявшую около окна.
– Что ты хотел? – спросил Денис.
Я повернулся к нему.
– Денис, ты что, дурак? – сказал я, не сумев сдержать свою злость – он-то был ни в чем не виноват. – Ну какого черта ты притащил Аню? Ты разве не видишь, что она не в своей тарелке и только и думает, как отсюда уйти?
– Я хотел ее познакомить со всеми, – пролепетал Денис.
– Удачное время выбрал, молодец! Да она ведь теперь после этого вечера на километр к нам не подойдет! Ты этого хотел?
Денис молчал.
– Пока не поздно, забирай ее, и уходите. Чем раньше, тем лучше.
– Ладно. Я, наверное… – начал Денис и вдруг закричал, меняясь в лице: – Андрей, посмотри!
Я быстро обернулся и в ужасе увидел, что Катя стоит на подоконнике раскрытого окна.
Прежде чем я успел что-то подумать, Шольц уже оттолкнул меня и бросился на кухню. Словно сквозь какую-то пелену я увидел, как он одним рывком снял девушку с окна, и она, повиснув у него на плече, затряслась в рыданиях. На кухню прибежали Бар, Глайзер и все остальные.
Я опустился на пол и, сев на коврик возле стены, закурил.
Все стояли молча, притих даже Бельмуд. Широко открытыми глазами смотрела на всех Аня.
– Лучше бы ты прыгнула, – в сердцах сказал Глайзер, – никто горевать не будет.
– Хватит! – резко воскликнула Оля. – Уходи, Катя, уходи. А ты, Максим, замолчи хоть на минуту!
Глайзер сплюнул и вернулся в комнату.
– Я уйду, – глухо произнесла Катя. – Андрей, проводи меня.
Я чуть не поперхнулся. Прежде никакой симпатии она мне не выказывала.
Мы вышли на площадку, и я решил довести ее до дома. Возле меня оставался лишь Шольц.
– Знаешь, Денис, – сказал я ему. – Ты действительно тоже уходи. Нечего Ане здесь делать! А я позже, вечерком, зайду к тебе, хорошо?
Шольц кивнул. Я пожал ему руку. Он внимательно посмотрел на меня своими странными синими глазами и закрыл дверь. Больше я его никогда не видел.
Меня теперь часто, особенно ночами, мучает вина за то, что я не остался в тот злосчастный вечер у Глеба. Если бы я знал, как все обернется… если бы я тогда знал…
Доведя Катю до ее дома, я сухо сказал:
– До свидания. Не делай глупостей, все наладится.
Катя судорожно схватила меня за руку:
– Андрей, не уходи. Останься со мной. Останься!
– Нет, – поспешно сказал я, – меня ждут. Надо идти.
– Останься, – прошептала она, прижавшись ко мне, – прошу тебя.
Ее слезы мочили мою рубашку, и, ругая себя за слабость, я понял, что останусь.
– Хорошо. Но ненадолго.
Мы вошли в дом, и почти сразу же отключили электричество.
– У нас это часто бывает, – произнесла Катя, вытирая слезы. – Ничего, пока еще светло.
