И тем более он не знал, что это убийство ничего, по сути своей, не изменило.
25 декабря 1946 года. Бразилиа-Ардженто, президентский бункер
— Жозе? — негромкий голос друга вырвал президента из объятий Морфея.
— Что случилось?
— Американцы эвакуируются из Рио.
— Что? Точно? Когда?
— Только что пришло подтверждение от одной из наших спецгрупп. Они уже грузят первую партию солдат.
— Но почему? Ведь наше наступление в Панаме с треском провалилось?
— Вчера русские стратегические бомбардировщики нанесли удар по Пёрл-Харбору. Результат примерно как после японской атаки, — Гаспар улыбнулся. — Теперь гринго боятся, что им не хватит силенок сражаться сразу везде. А без снабжения мы их сотрем в порошок в наших джунглях — и они это прекрасно понимают.
Альверде встал из кресла, в котором спал, и с хрустом потянулся.
— Только один вопрос, дружище. Как русские прорвались к Гавайям, и как они достигли такого результата?
— Понятия не имею. Но их стратеги — та еще головная боль. Пролетели на огромной высоте и сбросили несколько десятков планирующих авиабомб. Накрыли, как на полигоне.
— Сильно! — Дождавшийся вскипания воды президент заварил себе чаю. — Думаю, теперь Рождество будет для американцев гораздо более грустным праздником.
— Президентэ! — влетевший в кабинет Рейнальдо едва ли не бегом бросился к радиоприемнику. — Только что передали…
— Хуан? Что за… — Голос, появившийся из треска и шипения, не дал генералу договорить:
— Таким образом, смерть президента Трумэна, безусловно, является делом рук коммунистических шпионов, окопавшихся в самом сердце нашей страны. Но американская нация, которая сплотится еще сильнее вокруг нового лидера, не сдастся. Каждый из нас, патриотов Соединенных Штатов, должен в этот момент сказать себе: «Да! Мы сможем!»
Президент Трумэн умер в борьбе за свободу, в борьбе против тирании и несправедливости. До последнего вздоха он верил в нашу победу над злом, над этой тьмой, окружающей нас. И мы тоже будем биться — мы не отступим, не предадим наши идеалы и принципы. Мы отринем слова предателей, вещающих о переговорах, о договоренности с врагом.
Враг силен — но мы сильнее! И наш флот все еще сильнее всех других флотов, вместе взятых, несмотря на все эти бесчестные приемчики коммунистов. Наша армия многочисленна и с каждым днем все лучше вооружена. Поэтому-то враг и пошел на это злодеяние — ибо он боится нас, боится сражаться с нами в честном бою. Но подлыми убийствами нас не запугать! Потому что мы верим в свободу, в честь, в справедливость!
Наша страна благословлена — а потому мы победим.
Альверде, потрясенный, повернулся к Гаспару:
— Трумэну хана? Но почему? Зачем русским его убивать? У них и так все на мази, судя по всему?
— А ты уверен, что это русские?
— А кто же еще обладает такими ресурсами в США? Не мы же? И даже не немцы… О, Пресвятая Дева… неужели?
— Вот и я так думаю, Жозе. Сами же и пристукнули. Почувствовали, что война народу начинает надоедать, — и отвлекли их внимание самым простым средством. И самым действенным.
— Однако… и что теперь? На что они рассчитывают? У них даже на нас уже сил не хватает — чего они ждут?
— Я не знаю, Жозе, правда, даже идей нет, — Гаспар устало потер лоб. — Только если…
Следующую фразу оба сказали синхронно:
— Бомба!!!
— Проект «Манхэттен», будь он проклят! Неужели у них получилось? — Альверде неверяще помотал головой.
— Вряд ли. Если бы получилось — они бы бомбу уже сбросили. И наверняка получили бы в ответ. Такое, знаешь ли, трудно не заметить. А в то, что у Сталина бомба есть, мы с тобою оба уверены на девяносто девять процентов. И девять десятых.
— Но… они же не получат с бомбы ничего! У русских уже, наверное, штук двадцать-тридцать есть. Что решит одна-единственная атомная боеголовка?
— Это мы с тобою знаем. А американцы? Они же фиг знает что о себе думают. Вот и кажется им: сделаем, взорвем — и все, войне конец за явным превосходством одной из сторон. У них даже мысли не возникает, что Сталин в ответ на их «погрозить пальчиком» врежет кувалдой…
— Думаешь, до этого дойдет?
— Молюсь, чтобы не дошло, друг… иначе плохо будет всем — вообще всем, а нам — в особенности.
10 января 1947 года. Бразилия, Рио-де-Жанейро
Рикардо Родригес спокойно смотрел, как несколько человек в американской форме неторопливо передвигаются по улицам Рио. Его не было видно — развалины некогда прекрасного города давали более чем достаточное количество укрытий.
Майор выбрал для своей лежки живописные руины одного из старых кварталов и сейчас, лежа на том, что когда-то было чердаком, привычно изучал схемы патрулирования.
Эвакуация американских войск закончилась, не успев начаться. Смерть президента Трумэна поставила все с ног на голову. Новая власть в Вашингтоне решила сосредоточиться на Южной Америке и Африке, прекратив попытки наступлений в Евразии. Понятное дело, что решение это было вынужденное — Советская Армия практически закончила ликвидацию многочисленных «котлов» на Ближнем Востоке, Гоминьдан стремительно откатывался назад на Востоке Дальнем, в Европе войск у Альянса тоже уже не осталось…
И теперь высвобождающаяся мощь должна была обрушиться на головы Альверде, Гаспара и их сограждан.
И хотя помощь от Евразийского союза приходила, поставок было однозначно недостаточно. С другой стороны, значительная часть промышленности ЮАФ была перенесена в глубинные районы континента, серьезно затрудняя американским ВВС свое уничтожение. В сумме с разгорающейся ненавистью простых людей к оккупантам это давало южноамериканской державе неплохие шансы на выживание.
Что никак не могло устроить Вашингтон. Удар по Гавайям был слишком болезненным и на фоне других поражений Альянса создал впечатление у простых американцев, что война проигрывается. Недовольство скапливалось уже давно, но именно повторный удар по Пёрл-Харбору превратил практически неслышный шепот в хоть и негромкий, но с каждым днем все усиливающийся ропот.
Ситуацию надо было исправлять — и исправлять быстро. Нужна была победа — хоть какая-нибудь. Учитывая, что в боях против русских и немецких армий Альянсу шансов особо искать не приходилось, козлом отпущения назначили Альверде. Трумэн, который начал понимать, во что втянул США, поддавшись на уговоры некоторых лиц, стал осознавать, что победа — даже если и удастся ее достигнуть — будет чересчур дорого стоить, принесет слишком много смертей и проблем.
Понятное дело, что подобными мыслями президент не стеснялся делиться со своим ближним окружением, даже и не подозревая, что фактически подписывает себе смертный приговор.
