из них, правда, оккупировали крокодилы. В штате множество мостов самых разнообразных видов. Уже вечереет, и повсюду горят уютные огни домов. Мимо проезжают машины, в которых люди смеются, качают головой в такт музыке, ругаются, целуются. Живут. Вот она, жизнь, только руку протяни. Я касаюсь рукой стекла. И чувствую, что надежда во мне крепнет и не оставляет меня. И это хорошо.
34
В тюрьму мы приехали примерно в час ночи. Сначала мне показалось, что мы подъезжаем к каким-то невысоким домикам. Вблизи оказалось, что это склад, в котором нам предстояло жить. Приступили к оформлению. Оформляли с толком, с расстановкой, никуда не спешили. Часа три. Выдали униформу. Желтую – мне, Монике и Анислэйди, красную – Эсперансе. Цвета обозначают уровень опасности. Также бывают оранжевые и синие униформы, но нам, уголовникам, они не предназначались, а выдавались тем, за чьими плечами были административные или иммиграционные правонарушения. Желтый – низкий уровень возможной агрессии, красный – высокий. Видимо, Эсперанса могла не только выкрикивать угрозы, но и исполнять их. Еще мне выдали махровое полотенце. Чистое и белое. Маленькое счастье. Затем, после тонн исписанных бумаг и отредактированных файлов, мы отправились по камерам. Моника поселилась с Эсперансой, Анислэйди стала моей соседкой. Красивое имя все-таки. Оказывается, всем девочкам в их семье к окончанию имени всегда добавляют «лэйди». И так и прописывают в паспорте.
Обстановка ничем не отличается от аналогичной в Элисвилле, только стены железные, потому что это склад. На следующий день приехали офицеры из иммиграционной службы. Они принесли весть, после которой в стародавние времена было принято отрубать гонцу голову. Они сообщили, что у меня нет паспортов для выезда из страны. Хотелось иронично спросить, не нанять ли мне сыщика для их нахождения, но я вовремя прикусила язык. Один из офицеров представил мне документы на подпись на закрытие моего иммиграционного дела. Мне нужно их подписать, выразить согласие с тем, что я покидаю страну. После чего начнется поиск моих паспортов. Если они не будут найдены, то посольство выпишет мне свидетельство на выезд. Я уже собиралась читать и подписывать документы, как офицер завел до боли знакомую мне песню. Что я могу остаться в Соединенных Штатах. В этот раз как жертва домашнего насилия от гражданина Америки – оказывается, это дает мне право получить официальное гражданство. Я вежливо отказалась. И предложила сразу заявить о пропаже документов. Я могу пошагово предсказать эту историю: они объявляют документы в розыск, очень активно их ищут еще полгода и ничего не находят в итоге. Нет, спасибо. Хватит с меня оттяжек времени. Но это все непросто. Из-за того, что еще в Финляндии при задержании у меня изъяли российский паспорт, мне предстояло доказать, что я являюсь гражданкой Российской Федерации. А это сулит множество бумажной волокиты, проверок и доказательств. Бюрократия не имеет национальности.
Вдобавок ко всей нездоровой тюремной обстановке появились сложности коммунального характера. В штате произошло какое-то стихийное бедствие, из-за чего в тюрьме отключили воду и электричество. Это привело к уменьшению количества еды, невозможности принять душ и смыть воду в унитазе, не работают кондиционер, микроволновка, вытяжка, и множество прочих неприятных бонусов. Как назло, именно в день исчезновения воды мы с Анислэйди отдали свое постельное белье в прачечную. Его не постирали, но и обратно не вернули. Мы с Анислэйди первые несколько дней спали на бетонном полу на матрасах, потому что от металлических стен рядом с кроватью шел жуткий холод. Также нам выдают литр питьевой воды в день на человека. Один литр. Мое состояние резко ухудшилось, бросало то в жар, то в холод. Когда через два дня вода начала немного капать из-под крана, я насобирала ее во что могла. Я попросилась выйти в душ, чтобы вылить ее на себя и хоть как-то помыться. Острое обоняние в данных обстоятельствах было для меня отнюдь не преимуществом. Кто-то из девочек в приступе жажды решил напиться этой воды из-под крана – и угодил в больницу с расстройством кишечника.
Мне удалось дозвониться до мамы и поведать ей историю с нашим беспокойным заледенелым сном. Она связалась с Генеральным консульством России. Сотрудники консульства среагировали довольно оперативно. Также этой информацией мама поделилась с Фондом защиты национальных ценностей во главе с Максимом Шугалеем. Максим – российский ученый-социолог, автор социологических исследований, политический консультант, юрист. Он пробыл в ливийском плену полтора года, только пару месяцев назад с трудом вернулся на Родину и уже включился в мое дело. Он, как никто другой, знал и понимал, что я была переведена из статуса тюремной заключенной в статус американской пленницы, заложницы. В иммиграционную службу поступил звонок от Фонда с предложением гуманитарной помощи для меня и для моей соседки – обеспечить нас одеялами и простынями. Ответ «иммиграционки» был потрясающий: «Если вы хотите оказать гуманитарную помощь, то окажите ее всей тюрьме». То есть более чем 1000 человек. Полагаю, американская иммиграционная служба и на российском рынке или базаре не затерялась бы.
С едой в тюрьме и так не ахти, но тут руководство побило все нормы скупости. На содержание заключенных конкретно в этой тюрьме тратится около 200 долларов в день. Однако я узнала, что тут нас кормят чуть меньше, чем на доллар в день. За такую сумму в Америке можно купить один чизбургер. Да и то, возможно, придется добавить несколько центов. А питание тут, по идее, трехразовое. Об овощах и фруктах заикаться даже нет смысла. Так что приходится голодать. Потому что далеко не всегда понятно, что такое холодное и смешанное мне принесли. Я вновь и вновь задумываюсь, почему такое происходит. Кто в этом виноват? Руководство тюрьмы, подворовывающие охранники или кто-то выше рангом? Почему людей, чье преступление не доказано или существует множество доказательств их невиновности, зачастую сажают бок о бок с наркоманами, бузотерами, профессиональными лгунами? После этого они станут лучше или, наоборот, наберутся всякой дряни от подобных соседей? Когда ты зачастую мерзнешь, голодаешь и 23 часа из 24 сидишь взаперти, какой человек выйдет из тюрьмы – ты или кто-то другой?
На эти же вопросы меня подтолкнуло недавнее происшествие. Когда мы были на часовой прогулке в общем помещении, одна из офицеров внезапно споткнулась и упала. И все стоят и смотрят. Тюрьма и современные американские законы намертво вбивают людям в голову, что трогать другого человека не стоит. Это сразу расценят как домогательство и добавят еще срока. Я тоже стою. И понимаю, что если подойду и помогу ей, то есть риск получить еще 18 месяцев сверху. Хотя в соответствии
