чёртов член, сукин ты сын! — продолжает кричать второй. — Могильные карты поставляют тебе недостаточно шлюх?! Мы не тронем её, ясно?! И попробуй только ещё что-то подобное выкинуть! Я не хочу отвечать перед Вистаном головой из-за тебя!
Они едва не дерутся, но всё заканчивается словесной перепалкой. Меня поднимают с пола, схватив за шею, бросают в угол и велят впредь не шевелиться. Мне не связывают вновь руки, мне говорят, что следующая попытка что-то предпринять обойдётся мне избиением. Что, мол, избивать им мне можно. Они обещают, что не оставят на моём теле живого места. На этот раз я запоминаю каждое их слово, боясь двинуться. Я хватаюсь за свои колени, прижимая ноги к груди. Сижу, всхлипывая, как самое жалкое существо. Как маленький ребёнок, оставшийся без защиты.
Быть пленницей Гая Харкнесса было не так уж и плохо, думаю я, наблюдая за тем, как дверь закрывают, и я остаюсь одна, окружённая четырьмя стенами. И воспоминания возвращают меня обратно в машину, в которую я согласилась сесть. Я вспоминаю поцелуй, оставленный на моём лбу. Вспоминаю слова Гая.
«Ещё увидимся, смысл моей жизни».
Именно это он мне сказал тогда. Слова, как оказалось, обозначающие конец. Мы, может, никогда больше не увидимся.
Может и не увидимся...
* * *
Я не помню и не знаю, как сумела заснуть, но проспала я долго — до следующего утра. Прямо в сидячем и ужасно неудобном положении, из-за которого разболелась спина. Едва раскрыв глаза, я гляжу на свои ладони и разбитые коленки. Ссадины успели покрыться твёрдой корочкой тёмно-бордового цвета.
Я отвратительное жалкое существо, лишённое свободы. Что может быть ужаснее?
Утро, как оказалось, действительно наступило. Я пока ещё жива. Солнце из щелей окна светит настолько ярко, что я щурю глаза. Медленно встаю, хромая от боли в ногах, стряхиваю с себя пыль, собравшуюся на мне за ночь. Слышу голоса со стороны окна: за ней стоит минимум два человека. Вероятно, их приставили на всякий случай.
Дверь вдруг щёлкает и со скрипом открывается, и я судорожно возвращаюсь на своё место в углу, как трусливая собака. В помещение входит мой личный надзиратель с тарелкой в руке.
— Кушать подано, — бросает он, подходя ближе.
Он садится на корточки передо мной и протягивает тарелку. В другой руке держит бутылку с чистой водой. От такого вида я сглатываю: язык у меня во рту весь засох. Я опускаю глаза на сероватую склизкую массу в тарелке и с отвращением отворачиваюсь.
— Что, не нравится? — ухмыляется мужчина. — Тебя папочка с мамочкой не этим кормили в любимом доме?
Я молчу, борясь с желанием разрыдаться.
И тогда он вдруг черпает ложкой из той мерзкой дряни, хватает меня за лицо и пихает мне в рот некое подобие кашицы. Я кричу, пытаюсь отвернуться, но мужчина только сильнее сжимает мне щёки, не дав шевелиться. Пресная субстанция заполняет рот, едва она касается языка, я ощущаю подташнивание глубоко внутри желудка.
И меня в следующую секунду действительно вырывает у его ног.
Моё тело трясётся от беспомощности, накрывает неприятная судорога в районе живота, рефлексы требуют мне выплюнуть всё, что успело проскользнуть по горлу вниз. Хью в отвращении поднимается и пятится назад, словно то, что он делает со мной, отвратительным ему вовсе не кажется.
— Может, я и не могу тебя трахнуть, — говорит он, с удовольствием растягивая слова, — но я могу тебя наказывать чуть иначе. И это будет ничем не хуже.
И хоть я сижу, согнувшись и опираясь руками на пол, всё же я вижу, как он подходит ко мне. Его чёрные ботинки оказываются у моего лица, а потом одна его нога поднимается и надавливает на спину, заставив меня лечь. Я упираюсь лицом в пыльную поверхность и чувствую у губ и бровей мелкие осколки стекла. Его пальцы сжимают мне волосы и тянут голову наверх. Я кричу от острой боли, слёзы бесконтрольно брызгают из глаз, заливая моё лицо.
А потом вдруг удар.
Хью бьёт меня лицом о пол. Я отчётливо слышу хруст, а может мне показалось от шока, или то был иной звук… но кровь... Она вполне настоящая. Она хлещет у меня из носа, стекает вниз к подбородку, попадает в рот, и я ощущаю металлический привкус.
— Нравится? Хочешь ещё?
Я не нахожу сил ответить. Сознание помутилось, язык отказывается мне подчиняться. Вместо речи из горла вырывается жалкий глухой звук, будто я никогда и не умела разговаривать.
До этого момента я и не знала, насколько хрупко и живо всё моё существо. А сейчас валяясь на грязном полу, пока пыль прилипает к лицу, пока кровь стекает и смешивается с ней, пока чужие руки продолжают сжимать мне волосы, я чувствую, что я — живой человек. Что я смертна. Что я беспомощна против воли других людей.
Что я хочу жить...
— Подумай над своим поведением, — произносит Хью напоследок.
А я, скрючившись на полу от боли, просто пытаюсь дышать.
Глава 57
Не помню, сколько времени я провела, валясь на грязном полу в собственных слезах и крови. Знаю точно, что достаточно долго. Рядом у моих ног лежит бутылка воды, которую Хью бросил в меня, пока уходил.
Мне еле удаётся принять сидячее положение. Каждый миллиметр моего лица болит так, словно я стала чьей-то грушей для битья.
Бросаю взгляд в сторону двери. Хватаю бутылку и ослабшими пальцами едва открываю крышку. Принюхиваюсь, убеждаясь в том, что это действительно просто вода, потом подношу горлышко бутылки к губам и вливаю в себя прохладную жидкость. Вода стекает вниз, пара капель разливается и катится по шее, вызывая приятную дрожь. Я умирала от жажды, поэтому глоток этой драгоценной воды оказался для меня настоящим спасением и единственной хорошей вещью, которую я получила находясь здесь. Однако всё выпивать я не решаюсь. Ещё неизвестно, сколько я здесь продержусь, и будут ли эти мерзавцы давать мне пить ещё, поэтому стоит экономить. Хоть моё тело уже практически обессилено, но разум ещё на месте.
Плотно закрыв крышку, я откладываю бутылку в сторону и вновь рассматриваю помещение, в котором сижу.
Моя смерть пока им не нужна. Я нужна им живой. Может, только покалеченная, но живая. А значит смерти можно не дожидаться. Стоит ожидать пыток и страданий.
Не знаю даже, что из этого хуже...
Телефон Хью, появляется в голове мысль. Я ведь могу как-то выкрасть его
