поеду я. Путь-то неблизкий.
– Не торопись, – вздохнула я, – расскажи мне о Горыне.
От медовухи мне не сделалось радостно и весело, как я надеялась. Будто на сердце и языке лежали оковы, и напряжение сегодняшнего дня не отпускало.
– Что же сказать. Горын – вдовец. Давно вдовеет, лет двенадцать. Жену свою Любаву, дочь новгородского князя Ророка, очень любил. Как увидел её на «волчьей неделе», так и похитил с обрядовых качелей, даже сватов не стал засылать, в тот же день женился. Недолго, правда, счастью своему радовался. Умерла Любава родами. Похоронил он жену далеко-далеко, на горе Каф в пещере у озера. Говорят, лежит она, как живая, в хрустальном гробу. А гроб подвешен на четырёх цепях между столбов. Но, как ни силён Горын, оживить он её не может. Прилетает он туда раз в год, зимой, погоревать.
Я всхлипнула:
– Бедняга! В хрустальном гробу!
– Да уж… Горын долго тосковал по жене, но время любое горе лечит. Тот гроб ему изготовили гномы из цельных кристаллов хрусталя по приказу гномьего царя Гра Херре. Вот и лежит она там, как живая. Говорят, всего дважды гномы делали такую работу.
– Для Любавы… и этой… как её?
– Розой её звали, Розой. А Гра Херре запросил за работу гору золота. Сколько гроб хрустальный весит – столько и золота. И Горын заплатил. Говорят, царь Гра Херре стал ужасно скуп на старости лет. Любопытно, сколько же он за третий гроб запросит?
– А третий-то для кого? – Грустная история расстроила меня окончательно.
Сестра взглянула на меня, вздохнула и промолчала.
– Разве может Горын жениться на мне? Он мне дядей приходится. – Я вытерла глаза платочком и громко высморкалась.
Яга ухмыльнулась:
– Ну да, а дядя Этернель – отцом и мужем… Между родственниками царского рода всегда особые отношения. Если дядя и племянница носят разные родовые имена, они могут вступить в брак. Кроме того, Горын, являясь твоим опекуном, может жениться на тебе – сироте, бесприданнице, если желающих взять тебя не найдётся, и даже если ты помолвлена, обручена, замужем, он, как опекун, может расстроить твой брак и сам жениться на тебе.
– Разве ему замужняя нужна? Дракон вроде бы девственниц предпочитает.
– Предпочитает… в виде десерта, – Яга подавилась смешком, закашлялась.
– И кто же назначил Горына моим опекуном?
– Отец твой, батюшка.
Я вздрогнула, посмотрела на Ягу. На меня уставились яркие голубые глаза… И у меня такие же глаза, кошачьего разреза, с длинными тёмными ресницами, только зелёные. Яга развалилась на высоком стуле и с интересом пялилась на меня. Деревянная нога цвета тёмного дуба, вырезанная так искусно, что были видны вены и жилы, покрытая тонким узором наколок из узоров и цветов, оголилась до бедра в высоком разрезе платья. Яга сделала невесомое движение гибкой рукой, и я тут же поняла, что сестра старше меня всего-то лет на десять. Ей должно быть лет двадцать девять, не больше. Ах, Горын!
«Сестра единокровная…
«Сестра-а-а…»
«Её отец и мой – родные братья».
«Я-то думала, она просто болтушка…»
«Царевна!»
Меня снова передёрнуло. Заныло под ложечкой. От Яги пахло смесью сладких трав, копчёной олениной, медовухой и потом.
«Аиром пахнет…»
Я сглотнула, выпила медовуху, заглушив порыв тошноты, и постаралась говорить спокойно, чтобы не дрожал голос:
– Но теперь-то я не бесприданница. А у Горына дети есть?
– Без пригляду одни муравьи плодятся… сын у него остался от Любавы. Отрок ещё.
Я закрыла лицо руками и залилась слезами.
– Ну, будет, будет… не плачь, – вздохнула Яга. – Что было – не воротишь. Теперь, сестрица, нужно научиться честь девичью беречь да живой остаться. А иначе ни с Иваном-царевичем, ни с Корнеем Горынычем ничего не получится. Ты, сестрица, не позабыла, как оборачиваться в лягушку?
– Позабыла! – огрызнулась я.
– Плохо. Я так и думала. Лет двенадцать, поди, не оборачивалась? Придётся тебе помучиться – кости после первого раза сильно ломать будет – завоешь волком. Оробас всё равно заставит… Ну, ничего… потерпишь ради чести. Банька у меня есть. Попарю тебя после обращения, глядишь, через неделю ломота и пройдёт. А если не поможет, припеку тебя в печке… Да ты не бойся, это не больно. На Руси издревне в печи слабых да хворых припекают, особенно детей…
Я снова сглотнула. Против воли задрожали руки, и в груди встал тяжёлый ком, перехватывая дыхание. С тех пор как отец признался мне, ком перекрывал дыхание, и я не знала, как справиться с силой, выходившей из моих рук. К чему ни прикоснусь, то инеем покрывается или плавится, будто руки мои сделаны из горячего металла. Теперь, куда бы я ни шла, за мной, как за длиннорукой Мокошью, оставался влажный след. Вначале всё замерзало и сразу же таяло. Ужас!
Яга видела мои мытарства. Я подошла к окну и дотронулась до стекла, оно тут же покрылось ледяным узором.
– Потерпи, сестрица. Оробас поможет тебе справляться с приступами силы. Это у тебя от отца. От одного его взгляда – мороз по коже! Может и в глыбу льда превратить!
– Но я не хочу никого превращать в глыбы льда! Хочу быть такой, как и прежде!
– Я тоже хочу быть такой, как прежде! – озлилась сестра. – Но не будет этого! Научись принимать себя такой, какая есть! Иначе – смерть!
Смотреть на Ягу уже не было сил.
«Аиром пахнет… Где же ты, Иван-царевич… Инкуб, где ты?»
– Яга, я хочу, чтобы ты мне всё-всё рассказала! Ты будешь служить мне! Будешь! А иначе я сделаю так, что против тебя восстанут деревья, кусты, вода в озёрах и прудах и птицы в небесах! Не забывай, кто я!
– Забудешь тут… Вся в отца! Расскажу, что смогу, – буркнула Яга. – Потом, когда вернусь. Поеду я. К вечеру жди обратно с посохом. Только вот что… в кабинете у дяди я никогда не была.
Я взволнованно посмотрела на Ягу и подошла к столу, на котором стояли чашки и вазочка с печеньем. Я взяла печенье и разложила его замысловатым узором.
– Смотри. Пролетаешь пропилеи, потом мимо главного входа дворца, держишься правее. Кабинет – голубая дверь, напротив опочивальни Этернеля. Седьмая анфилада по счёту от западного входа на первом этаже. Вот он здесь. Этот вход не запирают днём. Он в кустах бузины, сразу за оранжереей справа. Оранжерея – большой стеклянный купол, ты сразу её заметишь. Как увидишь голубую дверь, а рядом фикус большой до потолка – тебе туда. Обычно дверь в кабинет не заперта, если же заперта, то ключ в фикусе под камнем. Откроешь, кабинет большой, но мебелью не заставлен, напротив двери – шкаф. Рядом с креслом у шкафа стоит посох.
