Кто помнит зарождение рабочего движения в США? Чем примечательны нынешние посетители кафе «Дё маго»[96] – особенно если вспомнить тех, кто ходил сюда раньше?
Однако само время оживает в журналистских работах Джуны Барнс – возможно, главным образом потому, что автор не боится местоимения «я». Барнс стоит в полный рост в центре своих репортажей, но то, о чем она пишет, не теряется в ее тени. Ее голос, легко узнаваемый, служит проводником в прошлое.
Юная Джуна Барнс была типичной провинциалкой в большом городе, когда приехала в Нью-Йорк. Но, как и в случае с Бальзаком, это «социологическое путешествие» способствовало развитию особенно проницательного взгляда на классовую природу общества. Наблюдательность Джуны Барнс основывалась не на знании столичной жизни изнутри. Наоборот. Ее проницательность – это качество, развившееся благодаря дистанции, отстраненности.
Описывая лодочную экскурсию по центру Нью-Йорка, Барнс сравнивает швартующиеся у причала лодки с собаками-поводырями. Маленький буксир, – пишет она, – «рычал рядом с нами, высунув нос из зеленой застоявшейся воды, и словно пытался укусить». Мир предстает новорожденным в журналистике Джуны Барнс.
Ничто не поражает воображение Джуны Барнс, но всё очаровывает. Богемная жизнь в Гринвич-Виллидж, сверкающие военные корабли, толчея у овощных лотков в Бруклине, жизненная философия Коко Шанель, мечты манекенщиц о театральной карьере – во всем можно было найти ускользающий скрытый смысл. В изысканных ресторанах при дорогих отелях она наблюдала, как официанты таскают за собой раболепие словно «длинные птичьи хвосты», – так мастерски созданная деталь неожиданно высвечивала эпизод внутри эпизода; так частность создавала художественное целое.
Материал о Джойсе, созданный на основе беседы в «Дё маго», – классика, и не потому что Барнс проявляет здесь особую проницательность, а, скорее, потому что она словно отстраняется от собеседника, и ее мысли постоянно отклоняются от предмета беседы. Разговор ведется как бы между прочим. Вероятно, Джойс впоследствии сам добавил куски текста о греческой мифологии, о Йейтсе и Ирландии, о баронессах, которые дарили ему порнографические издания в надежде, что они доставят ему удовольствие – в буквальном смысле.
Джуне Барнс никогда не приходило в голову написать в своей статье, что тот или иной «тщеславен», «умен» или «талантлив». Ей хотелось видеть и слышать своего читателя, здесь и сейчас, лицом к лицу. Хотя эра прямых эфиров тогда еще не наступила.
Наметанный «антропологический» глаз Джуны Барнс следит за жестами интервьюируемого, а слух улавливает, как зарождаются слова, потому что полнее всего личность раскрывается именно так. Результатом является умело сбалансированное сочетание тонкой иронии и заразительного интереса к человеческой натуре. Выводы – «тщеславен», «умен» и т. п. – должен делать сам читатель, и именно в этом, я уверена, кроется секретная сила журналистики.
Так Джуна Барнс постепенно стала писательницей. «Ничто не забавляет Коко Шанель после полуночи» – больше, чем просто сборник журналистских работ. И больше, чем краткое руководство для начинающих журналистов. Книга, помимо прочего, – фрагмент автобиографии; откровенное описание жизни в легендарной связке «Нью-Йорк – Париж». Эти тексты не писались как послание потомкам, и именно поэтому они стали ярким свидетельством времени.
Любит, не любит: Джуна Барнс (2)
Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 10 декабря 2009 года.
Мужчина делает женщине предложение. Она отвечает на его чувства – сдержанно, но недвусмысленно. Они женятся, у них рождается сын.
Сразу после рождения ребенка женщина уходит. Она бросает мужчину, который так и не сможет понять, зачем вообще она вышла за него. Женщина также бросает и своего сына – болезненного и умственно отсталого ребенка, который навсегда сохранит надежду на ее возвращение.
Эта женщина встречает другую женщину. Затем бросает ее. Та, которую бросили, так и не поймет, в чем причина разрыва.
Затем наша героиня встречает другую женщину. Они перебираются на другой континент. Приходит время, и наша героиня умирает. Свидетелем ее смерти становится собака.
Вот и все события, из которых складывается роман Джуны Барнс «Ночной лес» (1936), – по крайней мере на внешнем, сюжетном уровне. И тем не менее эта небольшая по объему книжка – один из величайших памятников модернистской литературы, грандиозное произведение, которое завоевывает всё больше почитателей с каждым новым поколением.
Долгое время модернизм ассоциировался с весьма ограниченным кругом имен, преимущественно – мужских. Первым делом это был Джеймс Джойс, Джеймс Джойс и Джеймс Джойс. И еще Т. С. Элиот. Ну и, возможно, Эзра Паунд, и, может быть, Франц Кафка, Эрих Мария Ремарк, Джон Дос Пассос, Ф. Скотт Фицджеральд.
Сегодня история выглядит иначе. Теперь представляется невозможным игнорировать такие имена, как Вирджиния Вулф, Гертруда Стайн, Джуна Барнс. Без этих и других писательниц разговор о модернизме немыслим. Не многие из них были гетеросексуальны.
Джуна Барнс сомневалась в самой идее: писать прозу после «Улисса» (1922). Но попыток не оставляла. Писала – и переписывала. Как отмечает Юнас Тенте в своем послесловии к роману – гораздо более полезном для читателя, чем знаменитое предисловие Т. С. Элиота, – по пути к публикации книга существенно уменьшилась в объеме. Изначально рукопись представляла собой бесформенное творение в 670 страниц, но постепенно сократилась до 212 – объема, практически идеального для прозы.
В 1936 году книга была опубликована в Англии, год спустя – в США. В качестве писательницы Барнс дебютировала раньше, и уже были изданы несколько ее произведений, но именно «Ночной лес» стал настоящим прорывом. К моменту выхода романа Джуне Барнс было сорок четыре года. Судя по всему, читательская аудитория у книги была невелика, но критика восприняла ее с энтузиазмом. Помог и Т. С. Элиот – он позволил уговорить себя и написал предисловие к «Ночному лесу». «Я самая знаменитая в мире неизвестная писательница», – любила говорить Джуна Барнс.
«Ночной лес» – роман с немым центром. У этого центра есть имя: Робин – женщина, которая разрушает всё, к чему прикасается. Она практически не говорит. Ее вообще сложно распознать; ее присутствие заметно разве что по душевным ранам, которые она наносит своему мужу, своему сыну, своей возлюбленной. Именно эти следы героини видны наиболее отчетливо, и именно вокруг них вращается роман, одновременно легкий и парализующий, вязкий.
Можно также сказать, что Робин – это женщина, которая всех превращает в философов, в той или иной степени против их желания. Выражаясь словами одного из героев романа, «чтобы приготовить паштет, нужно измельчить гусиную печень, а чтобы сделать из человека философа, нужно растревожить его сердечные мышцы».
Когда Робин погибает, весь мир словно задыхается от скорби. «Ночной лес» можно рассматривать как реквием в форме эстафеты. Один голос приходит на смену другому: голос
