на бруствер. Такая у него была привычка и привилегия встречать бойцов, возвращающихся с победой после успешного штурма, взятия населенного пункта или такой вот неприступной высоты.
Как-то совсем незаметно появился капитан Щёткин, присаживаться рядом не стал и вопросами пока не докучал. Тут потянулись первые легко раненные, потом два бойца принесли лейтенанта Сыртланова с тяжелым ранением в руку и ногу. Всех их после доврачебной помощи тут же увозили в тыл.
– А где Родин и этот, Деревянко, можно узнать? – не выдержал порученец.
– Не знаю, – устало ответил Зверев. – У меня триста восемьдесят пять бойцов до боя в строю стояло. Видел, взводного тяжело ранили. Больше сотни полегло, понимаешь, капитан?
– Понимаю…
– Ни хрена ты не понимаешь!
Щёткин отвернулся и решил действовать по-своему, предпочтя самостоятельно установить, найти злополучных штрафников. Он останавливал раненых, едва бредущих с высоты, спрашивал о заместителе командира взвода Иване Родине. Никто не знал такого, и вот уже третий или четвёртый из них, с повязанной бинтами головой, буквально сразил наповал:
– Убили «замка», когда второй дот брали, и двух бойцов сразу одной очередью…
– Ёма-мае! – Щёткин выругался непечатно, миссия с треском провалилась. Одна надежда механиком-водителем отчитаться, если он уцелел.
Раненый пошел своей дорогой, а порученец повернулся к Звереву с выражением лица, будто сам пережил смертельную опасность:
– Этот солдат сказал, что Родина убили…
Зверев ничего не ответил, главным для него была сейчас взятая высота 323,8 и выполненная его штрафной ротой боевая задача. И значит, пока еще не зря он ел свой черствый командирский хлеб, и штрафники еще поучат немчуру, как надо воевать.
Он прошел к своему полевому телефону с прямой линией со штабом, доложил командиру дивизии итоги боя, прибавив еще, что их потери уточняются.
А Родин, живой, но смертельно усталый, в этот момент с прихваченными по пути пустыми баллонами от огнемета спускался вниз с высоты. Неотлучный Деревянко, окрыленный порученной Иваном ролью, подгонял плетущихся трех рослых гренадеров. С поднятыми руками, без «хендехох», оглохших, контуженных, их вытащили из окопов. Кто-то из обезумевших и не остывших после штурма бойцов хотел их там же, в окопе, и завалить, но Родин не дал.
Зверев вздохнул облегченно, завидев процессию: Ивана, Саню Деревянко и трех пленных. Все же и в смертельной схватке есть место для маленькой частички справедливости.
Иван вскинул руку к каске, стал докладывать.
Зверев не стал дослушивать, протянул руку, крепко пожал, потом порывисто обнял его.
– Молодцы, ребята. Молодцы! – И, глянув в сторону Щёткина, добавил: – Тут по вашу душу приехали!
– Прокурор, что ли? – мрачно поинтересовался Иван.
А Щёткин просто расцвел: такого подарка после дурной вести, ясное дело, не ждал.
– Так, Родин и Деревянко, верно? – спросил он, еще чувствуя легкую дрожь в коленях.
– Так точно, – ответил за двоих Иван, не понимая, что это птица, явно из штабных, залетела сюда к исходу кровавой бойни.
После пережитого уже и запоздавшим смертным приговором не испугаешь.
– У меня предписание зама командующего армией: убываете в свою танковую бригаду, – веско разъяснил Щёткин. – Я забираю вас.
– Получишь под расписку, – сказал ему Зверев и, не оглянувшись больше, чуть прихрамывая, стал подыматься к вершине.
Его ждала привычная после боя работа. И на вершине он узнает, что погибли оба «замка», разжалованные младшие лейтенанты, которых он назначил заместителями командиров взводов, но главным было, что он не ошибся ни в одном из бывших офицеров.
– С войны на войну? Из штрафной роты – в танковую? – с интересом глянул на порученца Иван. – Разъяснили бы, товарищ капитан, замысел такой рокировки.
– Много будешь знать, рано состаришься, – не нашел более чего ответить Щёткин.
Родин рассмеялся:
– Да, для штрафроты – это самое страшное.
– Не вздумайте бежать! – сурово предупредил порученец.
– Откроете огонь на поражение, – завершил Родин.
– Догадливый, – сказал Щёткин.
– Все пути побега опять ведут в штрафроту, капитан – усмехнулся Иван.
Глава двадцатая
Порученец довез Родина и Деревянко на «виллисе» прямо до штаба бригады: неслыханная честь! Комбриг Чугун был на месте, читал документацию, размышляя о гнилой, по его терминологии, задаче – умыкнуть у фрицев сверхсекретный «Королевский тигр». Размышления его прервал дежурный офицер, который доложил, что прибыл порученец зама командующего армии.
– И где эти орлы? – спросил Чугун, когда Щёткин сообщил о чудном возвращении Родина и Деревянко из штрафной роты. – Ну, заводи!
И когда Иван в погонах рядового состава и Саня появились перед ним, сразу из пекла боя, черные от грязи, дыма и пороха, слегка смущенные, но безмерно счастливые, Чугун понял, что хоть самые малые шансы добыть «Королевский тигр» у них все же есть.
Комбриг отправил Щёткина получать расписку о передаче бойцов к начальнику штаба и распорядился:
– Давайте, топайте в свою роту, штрафнички. Отдыхайте, а потом будет вам задача, почище, чем в штрафроте.
Эти шесть дней у Родина и Деревянко промелькнули как безумный, кошмарный калейдоскоп кровавых и драматических событий, и вот так невероятно завершились счастливым финалом.
А здесь ничего не изменилось: все тот же гарнизон, штаб, подразделения, службы, палаточный городок.
– Может, зайдем на минутку к девчонкам на узел связи? – Родин опять почувствовал вкус к жизни.
– Не стоит, командир, опять во что-то вляпаемся, – предостерег Саня.
– Ты мудреешь на глазах, Санек. А женщины слишком мудрых не любят. Знаешь, почему?
– Слишком мудрый, чтобы знать… – проворчал Саня, он просто мечтал вымыться и выспаться.
– Все слишком мудрые – зануды. Мушкетеры, вперед!
Иван первым решительно зашагал к узлу связи, который находился в ста шагах, Саня поплелся следом.
Ольга и Татьяна сидели у телеграфных аппаратов, как раз выдалась пауза, неделя прошла спокойно, все ждали скорого наступления. И в эту горячую пору узел связи станет вместилищем и передатчиком десятков и сотен приказов, распоряжений и прочей служебной информации. С того проклятого дня, когда на ее глазах под конвоем увели Ивана и Сашу в никуда, мертвенную даль, жизнь сразу потеряла для нее все краски. Будто чужими глазами она видела происходящее, словно черно-белую хронику. И лишь ночью, в постели, прижав к себе излучающий тепло томик Есенина, Ольга давала волю чувствам, со слезами моля судьбу, провидение и всевышние силы, чтобы отвели смерть от Ванечки… А этой ночью, под утро, когда она забылась на короткий час, ей привиделся странный сон: будто она в густом тумане на вершине крутой горы ищет Ивана. И она знает, что где-то рядом – пропасть, а Ваня не знает об этом, и, может быть, он уже на самом ее краю… Она продолжает идти и звать Ивана, и вдруг в клубах тумана
