даже судороги прошли по лицу: разжалованный лейтенант перехватил инициативу! Но не отменять же приказ: штрафники пошли за ним, пригнувшись в три погибели, матеря тихо и во все горло фрицев, Ваньку-взводного и свою судьбину…
Именно в этот момент, волею высокого начальства, на командный пункт батальона, беспрепятственно преодолев все посты на дорогах, с грозным и внушительным предписанием на руках подъехал на «виллисе» офицер по особым поручениям заместителя командующего армией капитан Щёткин. Он сразу определил, какая из палаток штабная, сказал водителю остановиться и, выскочив из машины, оттеснил от входа постового:
– Я порученец зама командарма! Где командир роты?
Постовой со злостью ответил:
– Где и положено, на передовой!
– А ну, давай, солдат, проведи меня к нему!
– Не имею право пост бросать, будто не знаете, – сурово ответил постовой. – Вот прямо идите, в окопы и попадете. Не промахнетесь…
Щёткин чертыхнулся, «совсем обнаглели эти штрафники» и немедля направился в сторону, куда дал отмашку постовой. Через несколько минут он благополучно нарвался на наблюдательный пост, откуда его под конвоем проводили к Звереву.
Оглядев пришельца и прочитав предписание, Зверев не сразу понял его смысл. Такого в его фронтовой жизни еще не было: чтобы из штрафной роты, да с поля боя вытащить бойцов и подать, как в коробочке с завязочкой. Какой-то абсурд, бред пьяной кобылы.
– У нас бой уже четыре часа идет… Уже половина роты у меня полегло, капитан. А Родин и Деревянко сейчас там, в боевых порядках. Воюют, капитан!
– А нельзя ли оттуда их вытащить? Понимаете, товарищ капитан, это распоряжение зама командующего армией, – с нажимом в голосе сказал Щёткин.
– Ну и как ты предлагаешь их вытащить?
– Может, посыльного отправить?
Зверев впервые за это время усмехнулся:
– Можно! Вот ты и сходи за ними, заодно и подменишь Родина, возьмешь у него ранцевый огнемёт.
– Не забывайтесь, товарищ капитан! – вспыхнул порученец. – Невыполнение распоряжения зама командующего армией может вам дорого обойтись!
– Здесь командую я! После боя заберёшь обоих. А сейчас прошу покинуть КП, посторонним запрещено здесь находиться. В тыл, капитан, в тыл.
– Зря вы так, товарищ капитан. Мы оба люди военные, и каждый выполняет свой приказ, – уже другим тоном произнес Щёткин.
Порученец, конечно, уходить не стал, просто отошел в сторону по окопу. Да и чего мельтешить, чтоб схватить пулю от снайпера?
Зверев тут же о нем забыл, потому что наступало самое решающее время штурма. Командир батареи сдержал слово: все три позиции минометов противника были превращены в воронки от прямых попаданий осколочно-фугасных снарядов. И теперь окопавшийся первый взвод на втором рубеже, где тоже полегло немало ребят-штрафников, ждал сигнала к последнему рывку.
И все тот же дот стоял на пути, и из черной амбразуры время от времени пулеметчик посылал очереди, не давая штрафникам поднять головы.
Обороняли высоту 323,8 две роты батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии генерал-майора Хохбаума. Тактически выгодное ее положение было как заноза в полосе наступления противника. И опорный пункт с тремя мощными железобетонными дотами делал эту высоту практически неприступной.
В доте на фронтальном направлении, в этой маленькой крепости с четырьмя амбразурами по периметру для круговой обороны успешно и не без удовольствия отбивали яростные и тупые атаки русских четверо гренадеров: пулеметчик, старший пулеметчик, унтер-офицер и лейтенант. Патронов хватало: MG-42 исправно пожирал пулемётную ленту, выкашивая цепи русской пехоты. Проблема была штатная: заменять ствол, когда он сильно перегревался от продолжительной стрельбы. Тридцать нормативных секунд – и пулемет вновь готов в бою.
А «иваны», видно, задумали перехитрить: дымовыми снарядами устроили завесу. Будто туманное облако опустилось на землю, и, словно призраки, появились в нем едва различимые фигурки пехотинцев.
Пулеметчик скорректировал огонь, и они исчезли: то ли погибли, то ли залегли.
– Продолжай, – приказал лейтенант, – если не хочешь, чтобы они выскочили у тебя под носом.
Пулеметчик кивнул и продолжил «мочить» в белый свет. Вскоре ствол вновь раскалился, что даже лейтенант заметил:
– Смотри, он стал красным, как флаг коммунистов!
– Сейчас заменю! – со смехом ответил пулеметчик.
Это были их последние слова. Из молочной пелены, будто молния из тучи, ударила огненная струя, мгновение – и бетонный мешок дота превратился в пылающий ад. И только жуткие крики, в которых не осталось ничего человеческого…
– Командир, я добавлю! – крикнул Деревянко, когда Родин оставшуюся часть баллона выпустил на окоп немецкой пехоты.
– Давай! – Иван сбросил пустые баллоны и перевел автомат в боевое положение.
А Саня ужом прополз к амбразуре, выдернув чеку, швырнул туда гранату, а потом, запалив бутылку с зажигательной смесью, бросил туда же:
– А это вам на посошок…
Вернувшись, Саня, довольный собой, доложил:
– Дожарил, командир! Это им за мою деревню…
Родин не ответил. Он уже зарядил в ракетницу сигнальный патрон, и в следующее мгновение зеленая ракета ушла в небо.
Это был сигнал к общему штурму. Сыртланов сам повел в атаку усиленный до полусотни взвод, и на этом «зачищенном» участке дело решали даже не минуты, а мгновения. В рассеявшейся дымовой завесе, как с того света, поднялись цепи штрафников, их выкашивала смерть, но они, озверевшие, одержимые, с перекошенными от ярости лицами, продолжали идти молча, без криков, с прерывистым в глотках хрипом. Пулеметчики первыми открыли огонь из «дегтярей», потом подключились ППШ, и вот уже неудержимая лавина обрушилась на окопы гренадеров. Нет ничего страшнее рукопашной штрафников, отчаявшихся и доживших до схватки, когда в ход за штыками идут ножи и сапёрные лопатки, и в звериной силе рвут глотки…
Родину и Деревянко было в этой бойне полегче: на их участке пятеро полуобгоревших гренадеров в окопе корчились от боли, и только один попытался поднять винтовку, но не успел. Две автоматные очереди прозвучали почти одновременно…
Зверев после взорвавшейся в тридцати метрах от его окопа 105-мм мины., машинально ощупал лицо, он успел закрыть глаза, но песок попал даже в уши. Он помотал головой, стараясь избавиться от зудящего звона. Это была последняя шальная мина, потому что еще один взвод, брошенный на высоту 323,8, уже шел через окопы, добивая остатки двух рот батальона 107-го гренадерского полка рейнской 34-й пехотной дивизии.
А высота 323,8 была совсем неприметной, ничем не выдающейся. Даже серьезного бугорка не было, чтобы поставить красный флаг.
Но и флага не было.
И штрафники, телами своими проторив путь к двум оставшимся дотам, все же выполнили свою миссию: из черных амбразур уже не пулеметный сверкал огонь, а полыхал после гранатных гостинцев еще и «вприкуску» добавленный «коктейль Молотова».
Не смолкли еще последние выстрелы, а Зверев вылез из окопа и сел
