даргинских и джугуртинских клинков, остановить врага, если он сунется в горы по этой дороге. Однако полковник Нурид, дагестанец на службе у царя, командовавший в том сражении русскими войсками, и не думал преследовать имама и его воинов. Опасаясь, что подвижные и хорошо организованные, хотя и малочисленные, но от этого ничуть не менее опасные отряды Алибека нападут на остатки его войска, он отступил в Курчалой и, разбив здесь лагерь, заставил солдат и офицеров, итак измотанных дневным боем, провести бессонную ночь под проливным дождем.
Рассказывали еще, что в годы коллективизации даже самые отчаянные служаки ЧК и НКВД опасались не только в одиночку, но и целыми отрядами разъезжать по этим местам. Советская власть, до последней нитки обобравшая несчастный народ и, не насытившись этим, дерущая с него кожу вместе с мясом, стала слишком уж невыносимой для людей. Она, эта власть, была не только жестокой и коварной, но грязной и смрадной, как мотня напуганного труса. Перед взором Алхаста были места, где бесславно сложили свои головы десятки прислужников новой власти, разъезжавших по этому краю, отнимая последние крохи у голодных и обескровленных горцев. Говорят, что эти борцы против угнетателей вывешивали на стены пещеры оружие и ордена, отобранные у красных палачей, отмечая каждый трофей именем его бывшего хозяина. Судя по рассказам старожилов, где-то поблизости, в лесной чаще, находилось кладбище, где абреки хоронили своих павших товарищей. Тело погибшего нельзя было везти на аульское кладбище, чтобы власть не узнала имя народного мстителя. Если такое все же происходило, семью его и близких тут же угоняли в Сибирь, где они бесследно исчезали…
Да, старики рассказывали. И это, и многое другое…
С самого детства слушавшие такие истории с неизменно печальным концом Алхаст и его сверстники облазили и пещеру, и окрестные леса, и ближайшие густо поросшие мелколесьем хребты. Но ничего стоящего найти им не удалось. Так, всякая мелочь – проржавевший ствол винтовки, такой же ржавый затвор, полусгнивший приклад, с десяток гильз. И кладбище абреков тоже найти не удалось. Видимо, абреки не возводили могильные холмики и не устанавливали надгробные камни, боясь осквернения могил со стороны слуг власти, и уносили тела погибших товарищей куда-то далеко, очень далеко. В любом случае в ближайшей округе точно не было места, хоть отдаленно напоминавшее кладбище, иначе Алхаст и его друзья точно нашли бы его.
Правда, на хребте, который местные жители называли Бёма, хотя смысл этого названия никто не мог объяснить, было несколько десятков покосившихся чуртов. Но то уже другая история. Здесь когда-то располагался небольшой аул, жители которого во главе с гигантом Буццой по наущению царского пристава устроили засаду небольшому отряду знаменитого Зелимхана Харачоевского8. В той скоротечной, но ожесточенной стычке пали отец абрека Гушмазуко и брат Солтамурад. Рассказывают, силач Буцца обхватил Зелимхана сзади своими мощными ручищами. Харачоевцу стоило неимоверных усилий высвободиться из этих тисков. Ему никак не удавалось обнажить кинжал – мертвая хватка Буццы не позволяла вытянуть его из ножен. После продолжительной борьбы абрек все же изловчился и нанес прислужнику пристава удар кинжалом, от которого Буцца тут же испустил дух. Именно после той схватки, говорят, и изрек Зелимхан знаменитые слова: «Кинжал настоящего воина не должен быть длинным». После такого коварства, совершенного по отношению к их знаменитому собрату, абреки не оставили бы аул в покое. Боясь мести, жители бросили обжитые места и переселились за Терек. Одинокие, покосившиеся каменные чурты этого кладбища и нашли Алхаст и его друзья. Это было печальное зрелище, навевавшее тоску даже на беззаботных детей…
Алхаст выбрался на берег, нашел небольшой источник у самого болотца и, смыв с себя чистой родниковой водой глинистый речной налет, оделся.
Пора было возвращаться в аул –он не мог опоздать к мавлиду. Это огорчило бы брата. Обратно Алхаст решил идти той же дорогой, по которой пришел сюда. Так было ближе, а места и тропы, которые ему не удалось сегодня увидеть и пройти, подумал Алхаст, как бы извиняясь перед ними, он обязательно посетит в ближайшие дни.
Дорога, на всем протяжении петляющая в густой тени крон, ветки которых переплелись на самой макушке, была сырой и мягкой. На ней не виднелось никаких следов, кроме свежей колеи арбы. Этот след, не задавленный еще автомобильной шиной, но в то же время такой сиротливо-одинокий, навевал на Алхаста не совсем понятные ему самому грустные мысли. Наверное, это уходило навсегда что-то родное, унося с собой все милое его сердцу… а может, он просто взрослел и душа его прощалась с беззаботной юностью…
Вскоре дорога снова вывела молодого человека на Чухажийлинскую поляну. Проходя по тропинке, огибающей ее по восточному краю, Алхаст посмотрел в сторону пасеки. Старик хлопотал среди ульев, весь окутанный дымом. Там же был и Руслан. Он помогал пасечнику, то принося, то унося что-то обратно к домику.
«Так этот Руслан, оказывается, шел к Овте, – подумал Алхаст. – Кажется, эти чудаки водят дружбу… Это хорошо, по крайней мере, старику не будет одиноко».
Алхаст шел, оглядываясь по сторонам и улыбаясь своим воспоминаниям, навеваемым знакомыми с детства местами. Дорога проходила по краю ореховой рощи рядом с густым гремучим тыном из всевозможных веток и сучьев. Обвитый со всех сторон кустами созревающей ежевики, тын был неприступен и страшен, словно крепостная стена, обмотанная колючей проволокой. К нему не решились бы подступиться не только отбившиеся от стада коровы, против которых он, собственно, и был возведен, но даже свирепый вепрь обошел бы его стороной.
– Алхаст! – окликнул молодого человека кто-то из-за тына.
Алхаст расстроился, узнав голос Руслана.
– Да, я здесь, – отозвался он.
– Подожди меня там, я перелезу.
– Куда ты? Через этот лес колючек?! – воскликнул Алхаст. – Пройди вперед, скоро будет калитка, там перейдешь!
Раздался треск ломающихся веток. Руслан лез через тын, голыми руками раздвигая колючие кусты, с треском ломая ветки, словно бык, пробивающийся к вожделенным стеблям молодой кукурузы.
– Мне надо вернуться к Овте… Некогда искать калитку…
Наконец, после долгих мучений, Руслан освободился от облепивших его цепких веток ежевики и последним рывком выскочил на дорогу. Руки и правая щека его были в глубоких кровоточивших царапинах. Папаха сбилась набок.
– Что же это за неотложное дело такое, что ты готов, я не знаю, весь изодраться? – спросил Алхаст, в голосе которого перемешались удивление и раздражение.
Прислонив посох к кусту, Руслан старательно поправил на голове папаху. Потом неспешно отряхнул пыль с плаща. Только после таких процедур, показавшихся Алхасту слишком уж долгими, особенно если вспомнить спешку, с какой за ним гнался
