осторожное неприятие все же закрадывалось в сердце. Алхаст сравнил его бороду с ядовитым кустарником, густо растущим на нойберских6 пастбищах. Что-то родственное действительно было и в той, и в этой устрашающей дикости.
Подошедший показался Алхасту знакомым, хотя и понимал, что знать его он точно не мог. Но все равно ощущение того, что где-то уже видел этого человека, не покидало его.
Незнакомец даже не пытался скрыть, что эта случайная встреча ему неприятна. Нервически дергающиеся губы яснее всяких слов выдавали все, что у него на душе.
– Мир и благословение Всевышнего тебе! – произнес сей странный человек, тщательно выговаривая, будто чеканя, каждое слово. – Ну как, Алхаст, хороша водичка?
Голос этот Алхаст, конечно же, узнал сразу…
– Мир и тебе! – в тон ответил Алхаст на приветствие. – Водичка просто чудесная, Руслан, я напился ею вдоволь.
Наполнив кружку и держа ее в руке, Руслан долго шептал какие-то молитвы.
«Интересно, что этот-то здесь делает? Да еще и укутался, будто в Сибирь собрался, – спрашивал себя Алхаст, с любопытством разглядывая Руслана. – Видимо, день сегодняшний поклялся перед кем-то удивлять меня. Сначала Овта, теперь этот…»
Подождав, пока тот напьется, Алхаст спросил:
– Руслан, разве не жарко в папахе-то?
Руслан даже глаза на него не поднял. Он ответил так тихо, будто совсем не желал, чтобы Алхаст расслышал его.
– Так на тебе же нет папахи…
– Я тебя имел ввиду, – улыбнулся Алхаст.
– А какое тебе дело до того, что у меня на голове? Голова-то моя… – недобро посмотрел на него Руслан. – Я же ничего не говорю, хотя ты, взрослый уже человек, ходишь, обнажив темя, будто приглашаешь дьявола проникнуть в мозг, а оттуда и в душу.
– Ладно-ладно, прости, Руслан, сдаюсь, – рассмеялся Алхаст уместному и вполне логичному ответу собеседника. – В самом деле, мне не должно быть никакого дела до твоей одежды. Впредь ты не услышишь от меня таких глупых вопросов.
Было хорошо видно, что Руслан не расположен к беседе. Да и Алхаст не горел желанием общаться с ним, он и так слишком задержался у родника. Еще до вечера, когда следовало вернуться домой к брату, он хотел побродить по знакомым с детства тропкам.
– Я уже довольно давно здесь, Руслан. Есть и другие дела. Пойду я, бывай.
– Прощай, – произнес Руслан, смотря в противоположную от Алхаста сторону, и тоже, кажется, собираясь уходить. – Все мы в руках Всевышнего. И ты, и я… все…
Алхаст пошел по восточной дороге, спускающейся к реке по пологому склону, покрытому мелколесьем. Хотя сама река находилась в приличном отдалении – когда-то Алхаст и его сверстники даже измерили это расстояние, получилось что-то около полутора тысяч детских шажков – шум ее мутных быстрых вод можно было уловить и здесь. Видимо, пернатые обитатели леса попрятались от полуденной жары в прохладе густых крон и на время прекратили свое разноголосое пение, отчего установилась непривычная для дневного леса тишина. Слух Алхаста с наслаждением ловил еле уловимый шум воды. Молодой человек шел к Гумсу как к самому дорогому другу. На ее берегах он провел много дней и ночей, один, делясь своими детскими, а потом и юношескими мыслями с рекой. Иногда, когда из-за усталости или просто от лени дорога к роднику казалась слишком уж долгой, чтобы идти туда просто напиться, он пил прямо из реки, несмотря на ее глинистую муть. Она была для него вкусной и целебной, как источник Зам-Зам для араба.
Дойдя до реки, Алхаст разулся. Закатал обе штанины и ступил в воду. Дойдя до середины течения, остановился. Вода щекотала ступни и щиколотки, нежно поглаживая легким прикосновением. Не совладав с накатившим соблазном, Алхаст тут же, не выходя на берег, снял с себя одежду, сложил ее на плоский камень и плюхнулся в воду. Река была здесь совсем неглубокой, но неслась с огромной скоростью, будто спеша на чей-то тревожный зов. Эта ее быстрота доставляла купающемуся человеку несравнимое ни с чем наслаждение. Алхаст знал, что чуть поодаль, вниз по течению, где река, ударяясь о крутой сланцевый берег, резко поворачивает на север, есть глубокая и широкая заводь. Но там с утра до вечера купалась детвора, и ему не хотелось своим появлением нарушить их безмятежную радость. Он для них чужой, слишком уж взрослый, чтобы подростки чувствовали себя свободно.
Алхаст лежал в воде, весь отдавшись ее ласкам и созерцая нависающие над руслом мохнатые берега. Крутой склон ущелья, переходящий у самой реки в обрыв, был скрыт густыми кронами и кустарником. Когда-то он и его друзья дотошно, шаг за шагом изучили эти места. В середине обрыва, скрытого сейчас зеленью, когда опадала листва, обнажался пугающий зев довольно просторной пещеры. Алхаст вспомнил о ней сразу, как только посмотрел в ту сторону. Когда они с друзьями впервые забрались в пещеру, там уже невозможно было найти следов обитания человека. Но по рассказам стариков, она когда-то была надежным убежищем мятежных абреков, их пристанищем и крепостью. Беглец, преследуемый кровниками, или же человек, в одиночку восставший против жестоких порядков власти… Власти, которая, под каким бы красивым названием и благородным лозунгом она не выступала, всегда была для простых обитателей этого края лютым врагом и только врагом, стремящимся превратить всех и каждого в раба… Именно такие люди, говорят, собирались в этой пещере. Они выбирали из своих рядов предводителя и, установив меж собой законы, такие же суровые, как и их судьба, выходили на путь борьбы с несправедливостью и той нечистью, которая эту несправедливость творила. То были отважные герои, и потому военная удача становилась их спутником… но только до тех пор, пока какой-нибудь предатель или же засланный властями агент не проникал в их ряды и не сдавал их карателям. Несмотря на максимальную бдительность с их стороны, такое случалось с трагической регулярностью. Проверять каждого не представлялось возможным, потому что в леса и горы уходило немало горцев, доведенных до отчаяния жестокостями подлой власти и вынужденных именно таким способом спасать свои жизни.
И имам Алибек-Хаджи Зандакский, после первой и единственной своей победы над колонизаторами, с немногочисленными отрядами уходил в горы через ущелье Гумса, щедро напоив майртупские7 поля кровью царских солдат, на протяжении нескольких веков терзавших чеченскую землю. Имам оставил засаду в этой самой пещере, опасаясь преследования со стороны свежих русских войск, которые могли прибыть из ближайших крепостей и военных укреплений. Небольшой отряд горцев всю ночь и следующий день, укрывшись в пещере, держал под прицелом весь склон, чтобы ружейным огнем, а дойдет до рукопашной – и холодными лезвиями
