тетушка Юлиш. — Что же это за штука? Может, спросить? Нет, не стоит, а то он никогда и не уйдет отсюда. Ишь как воззрился на жареный хлеб!..»
— Если вас не обидит, разрешите предложить вам, господин Пекари, немножко гренок?
— Спасибо, но мне стыдно обижать вас самих. Я знаю, чего сейчас стоит достать хлеб… Правда, я еще не ел сегодня. Бланка так и не нашла нигде…
— Так берите и кушайте на здоровье! Возьмите вот этот, поджаристый! А этот отнесите вашей супруге, — предложила хозяйка, а про себя подумала: «Ну, теперь уйдет, наверное. Пожалуй, он того и ждал».
— Большое спасибо. Вы очень добры! Жаль, что прежде я не знал вас поближе…
— Только, господин Пекари, хорошо бы этот кусочек отнести вашей жене горячим. Гренки только горячие хороши!
— Да, да. Не найдется ли у вас клочка бумаги? Это верно, что горячие… Спасибо! А как господин Брукнер вернется, скажите мне. Я хотел бы с ним поговорить. Да вознаградит вас господь!..
После ухода Пекари тетушка Юлиш стала собираться в дорогу. До улицы Ваци далеко, но, может, кто-нибудь подвезет на попутной машине. Она налила в термос горячего чаю, а всю провизию уложила в сумку Эржи, с которой дочка когда-то ходила на пляж. Повязав на голову теплый платок, тетушка отправилась в дорогу.
Шандор Дёри чувствовал себя на заводе синтетических материалов, как изголодавшийся пес на цепи. Единственное спасение от голодной смерти — оборвать цепь, перемахнуть через забор и покорно приползти к ногам прогневавшегося хозяина… Кто знает, вдруг простит и накормит?
Но чтобы оборвать цепь, нужны силы. А Дёри чувствовал себя ослабевшим. Он так глубоко погрузился в свои горькие думы, что даже взволнованные слова Коцо обрывками доходили до его сознания. Час назад «хозяин» уже два раза подряд звонил Дёри по телефону. Справлялся о настроении рабочих, об инструкциях, которые, возможно, получил завод. Оба раза голос переводчика звучал особенно требовательно, когда он говорил: «Нужно помешать!» У Дёри до сих пор раздавались в ушах эти четко, по слогам произнесенные слова. Его не удивлял этот угрожающий тон и настойчивые звонки. Он знал, что на земле, кроме мира зримого, существует еще мир невидимый, в котором борьба ведется средствами более беспощадными и кровавыми, чем в обычной жизни. В мире зримом жизнь определяется законами, а в том, другом мире законов не существует. Нет там ни морали, ни жалости, ни справедливости. В незримом мире имеет значение одно: цель. И этой цели подчинено все. Для ее достижения разрешается делать все: лгать, красть, убивать, велеть убивать другим, уничтожать города, опустошать страны, истреблять народы. Солдаты невидимых армий не знают ни любви, ни ненависти. У них один девиз: подчинение власти. А власть у них в руках. И Дёри отлично понимал, что задача его незримого повелителя в сегодняшнем Будапеште состоит в том, чтобы направлять деятельность его, Дёри, и многих таких, как он. Для достижения конечной цели он, Дёри, всего лишь средство. Маленькая шестеренка. Но и она нужна для работы механизма. Сколько таких шестеренок вращается сегодня в этом беспредельном хаосе! Да, Дёри знает, в чем дело, что́ так сильно взволновало, заставило нервничать «хозяина».
Открытое нападение на Будапештский горком партии было для восставших пробой сил. Здесь, в сердце страны, в цитадели рабочего класса, с оружием в руках занять здание столичного комитета его партии — дело нешуточное, и оно может иметь серьезные последствия. Сумеет ли партия защитить один из своих руководящих центров? Сумеет ли она поднять рабочих на его защиту? Если нет — значит, можно идти дальше. И смелее прежнего. Ведь если рабочий класс не станет защищать самое дорогое его сердцу, то за остальное он тем более не станет проливать свою кровь. Да, именно так. Дёри разгадал ход мыслей «хозяина». Понятно, почему нужно любой ценой помешать вооруженным коммунистам присоединиться к защитникам здания горкома. Его уже штурмуют. Но неожиданное появление там вооруженных заводских рабочих может сразу отрезвить толпу нападающих. Пятьдесят, а то и более ста человек, прибывших из рабочего района Андялфёльда, стоили бы тысячи других бойцов. Тогда уж невозможно будет утверждать, что рабочие примкнули к восставшим. Молва о появлении на улицах вооруженных рабочих с быстротой молнии распространилась бы по городу, их уже не удалось бы выдать за «авошей». Вот почему так спешит «хозяин»!
«А если я не выполню задание? Догадаются? Нет, этих не проведешь! Их щупальца протянулись повсюду. Тогда они расправятся со мной. У них тысячи возможностей. Об этом не раз говорил переводчик. Угрожал…»
Размышления Дёри прервал Камараш, подтолкнувший его локтем.
— Что с тобой, братец? — шепнул он. — Ты скрежещешь зубами, будто в лихорадке.
— Нет, я ничего. Просто спать хочется. — Дёри, попробовал вслушаться в разговор.
— Надо разделиться на три группы, — долетел до него голос Коцо. — Одну возглавлю я, другую — Талигаш, третью — Дёри.
Услышав свое имя, Дёри пошатнулся, как от толчка в грудь. «Нет, туда я не пойду. Иностранные «хозяева» наверняка будут там. Меня узнают».
— Талигаш, — продолжал Коцо, — ты уже можешь отправляться. Бери с собой десять добровольцев, грузовик «Чепель» и трехцветное знамя, самое большое, какое только найдете. Вы, Талигаш и Дёри, оба офицеры запаса. Действуйте в зависимости от обстановки. К зданию горкома вам теперь уже не пробиться. Есть сведения, что воинские части направились туда. Вы, Талигаш, поедете сейчас, следом за вами — я, а минут через десять и Дёри. Ты, Камараш, останешься охранять завод. Дёри, собирай людей. Посты со стороны Дуная можно снять. Брукнер и этот молодой паренек, юрист, тоже пусть отправляются. Поедете на ЗИСе. Все понятно?
Дёри, у которого от страха закружилась голова, поднялся со стула и как лунатик, на ощупь, поплелся вниз по лестнице. А вдогонку неслись слова Коцо:
— К сожалению, товарищи, как нас известил райком, многие заводы захвачены восставшими…
На дворе стоял готовый к отправке «Чепель». Талигаш что-то с воодушевлением объяснял людям.
Ощущая дрожь в коленях, Дёри шел по двору, машинально обходя лужи. В глаза ему бил дождь. Холодный пронизывающий ветер гнал навстречу мокрые ржавые листья. Но он ничего не видел и не чувствовал. Шатаясь, он тел к заводским корпусам, к реке.
«Что делать? — думал он. — Талигаш со своими уже выезжает. Их уже не задержишь. Остается группа Коцо и моя. Ну, я-то не поеду к горкому ни за какие коврижки. Но и сбросить маску пока нельзя. Если дознаются, что я уже два года работаю на иностранцев, меня повесят… Офицер запаса!.. Я стал им только потому, что вступил в партию. А что у
