бы даже связываться с ней.
― Но это так. Она первая женщина, которая тебя зацепила.
― Мы просто друзья. ― я пожал плечами, желая, чтобы он был не прав. ― Мы хорошо проводим время вместе. Но когда в воскресенье дети вернутся домой, это должно прекратиться.
― Почему?
― Ты серьезно? ― я стрельнул в него взглядом. ― Потому что трахаться с няней — или с кем — то еще ― в присутствии детей ― это ненормально.
― Она тоже так думает?
― Да.
Он покачал головой. ― Я не понимаю.
Конечно, он не понимал. Когда Ксандер видел что-то, что ему хотелось, он всегда добивался этого. ― Послушай, если бы я встретил ее при других обстоятельствах, возможно, пошел бы по этому пути, посмотрел, к чему это приведет, но сейчас между нами все закончится, когда вернутся дети.
Он на мгновение замолчал, и шум шин по шоссе заполнил кабину. Затем он спросил: ― Ты действительно так думаешь?
― Что думаю?
― Что если бы ты встретил Веронику при других обстоятельствах, например, если бы она была просто девушкой, которую ты увидел однажды вечером в «Сломанной спице», ты бы пошел по этому пути? Потому что я в это не верю.
― Почему бы и нет?
― Не знаю. Я просто не понимаю. Почему-то у тебя всегда находится причина, по которой ты в конечном счете не можешь сделать то, что сделало бы тебя счастливым.
Я нахмурился. ― Прямо сейчас я не могу придумать ни одной гребаной причины, чтобы не вышвырнуть тебя из моего грузовика прямо здесь, на шоссе, и это сделало бы меня очень счастливым.
Ксандер выдохнул. ― Неважно. Прости, что я заговорил об этом.
Всю оставшуюся часть поездки я был раздражен, давал короткие, придирчивые ответы, когда Ксандер спрашивал мое мнение о чем-либо на лесоповале, и едва заметно кивал в знак одобрения великолепному дереву, которое он выбрал для бара, хотя я был в восторге от работы с ним.
То, что он сказал, задело за живое.
Конечно, я хотел быть счастливым. Но нельзя же просто так делать все, что хочешь, не думая о последствиях — по крайней мере, я не мог. В тот единственный раз, когда я повел себя эгоистично и беспечно, Санса забеременела от меня.
В то же время мне было невыносимо думать о том, каково это ― не иметь Веронику в своей постели по ночам. Видеть ее обнаженной. Прикасаться к ней, когда захочу. Я чувствовал себя ребенком, который только что открыл самый лучший рождественский подарок на свете и узнал, что не могу его сохранить.
К тому времени, как мы погрузили дрова в мой грузовик, мое настроение испортилось до такой степени, что Ксандер даже не потрудился заговорить со мной по дороге домой. Мы молча выгрузили дрова, и он быстро поблагодарил меня, прежде чем уйти.
Я закрыл дверь гаража и направился к дому, размышляя, есть ли у меня время на пробежку перед ужином. Я чувствовал, что мне нужно снять напряжение, иначе я вымещу его на Веронике.
Она поняла, что что-то случилось, как только я вошел в кухню, где пахло так вкусно, что у меня заурчало в животе.
― Ой-ой, ― сказала она, вытирая руки кухонным полотенцем. ― В чем дело?
― Ничего, ― я сбросил свои рабочие ботинки у задней двери и бросил ключи на стойку.
― Ты голоден? Ужин готов.
― Я подумал о том, чтобы пробежаться перед ужином, если у меня будет время. Ты не против?
― Конечно, ― она оглянулась на кастрюлю на плите, и я почувствовал себя виноватым.
― Если хочешь, можешь поесть без меня.
― Все в порядке, я подожду. ― она снова посмотрела на меня и прикусила губу. ― Тебе нужна компания на пробежке или ты предпочитаешь побыть один?
― Я побегу один, ― я направился к выходу, но остановился только на лестнице. Голос гребаного Ксандера снова звучал у меня в голове. Заставляя меня задуматься.
Когда я вернулся на кухню, она как раз закрывала кастрюлю крышкой. ― Я передумал насчет компании, ― сказал я ей. ― Ты все еще хочешь побегать со мной?
Она обернулась с удивлением. ― Конечно. Но я не супер быстрая или что-то в этом роде.
― Мне все равно. Пойдем.
Улыбка озарила ее лицо. ― Дай мне пять минут, чтобы переодеться.
Она встретила меня у входа в черных шортах для йоги и футболке Two Buckleys Home Improvement, завязанной на талии.
Я засмеялся, когда увидел это, и мое плохое настроение еще больше испарилось. — Откуда это взялось?
— Твой комод, — сказала она, озорно ухмыльнувшись. ― Я стащила ее вчера утром, что бы мне не пришлось возвращаться в гараж голой.
— Тебе идет.
Она сделала реверанс. ― Спасибо.
― Готова бежать?
— Да, но не убивай меня, ладно? Мои ноги не такие длинные, как у тебя.
Я оценивающе посмотрел на них. ― Они чертовски близки к этому.
Мы бежали трусцой в тишине, бок о бок, петляя по холмистым улочкам соседнего района, и в конце концов оказались у гавани. Переведя дыхание на пешеходном переходе, мы поспешили перейти улицу и, не говоря ни слова, направились к дамбе.
Я взял ее за руку, и мы осторожно ступили на те же большие плоские валуны, на которых сидели в тот день, когда я нанял ее. Солнце стояло низко над горизонтом, окрашивая небо в розовые и оранжевые тона. Чайки кружили над нами, а я откинулся на локти и вдыхал озерный воздух. Легкий ветерок охлаждал мою разгоряченную кожу.
― Как прошел твой день с моим отцом? ― спросил я.
Вероника откинулась назад, опершись на руки и вытянув ноги перед собой. ― Прекрасно. Он такой милый.
― Он показывал тебя в парикмахерской?
Она рассмеялась. ― Да. Сказал всем своим друзьям, что у него первое свидание за двадцать лет. Мы провели два часа на фермерском рынке, а потом он настоял на том, чтобы покатать меня на пароме. Он рассказал мне все о том, как рос в Гавани Вишневого дерева, обо всех переменах, которые он видел, и о том, что некоторые вещи никогда не меняются.
― Спасибо, что провела с ним день. Я знаю, что ты не нанималась в няньки к старику.
― Честно говоря, мне было приятно. И
