лагере перед штурмом был развернут подвижной госпиталь. Это существенно облегчило катастрофическую ситуацию после атаки. Раненых в госпитали приносили несколько дней, врачи и санитары буквально сбились с ног. Через несколько дней раненых стали эвакуировать в тыл, в Александрополь. Благодаря внимательному и заботливому отношению удалось избежать больших санитарных потерь.
18 (30) сентября Муравьев докладывал Военному министру генерал-адъютанту князю В. А. Долгорукову: «Не удался предпринятый мною вчера штурм Карских укреплений… Зная утвердительно о предпринятой Омер-пашою разработке дорог в нашу сторону и ожидая, при постоянно хорошей ясной погоде, в скором времени напора неприятеля к Гурии и Ахалциху (вероятно, в то же время и от Эрзерума), я решился штурмовать Карс. В надежде на успех, намерение мое было еще более усилить средства обороны Гурии и Ахалциха, действуя в то же время и к Вану. Полученное мною известие о покорении части Севастополя тем более побудило меня к атаке Карса». После отбитого штурма в Карсе ликовали — нашлись даже и те, кто увидел на небе поражавших «урусов» воинов в зеленых одеждах. Никто не сомневался, что осаде пришел конец. Успех противника, во многом достигнутый благодаря энергичному руководству полковника Вильямса, произведенного султаном в дивизионные генералы, вызвал ликование в Константинополе, Париже и Лондоне. На нашу армию провал штурма произвел самое тяжелое впечатление. Успех гарнизона произвел сильнейшее впечатление и в Закавказье.
Вильямс и офицеры его штаба были уверены в том, что Муравьеву неизбежно придется отступить и что это отступление закончится для его армии поражением при встрече со свежими войсками Омер-паши. Участник штурма генерал-адъютант А. М. Дондуков-Корсаков вспоминал: «Штурм Карса — была полная неудача!.. Последствия штурма были ощутительны только для нас. Положение неприятеля, при твердом решении главнокомандующего продолжать осаду, нисколько не изменилось. Одушевленные временно успехом, турки должны были впасть в большее уныние, видя настойчивость продолжения блокады. Продовольственных запасов ожидать они уже не могли». Муравьев осознал свою ошибку. Он был твердо настроен исправить ее и довести осаду крепости до конца.
Надежды противника на то, что после отражения штурма последует отступление русских войск, были очевидны. Эти надежды не сбылись. Наместник и его подчиненные проявили стойкость духа и продолжили осаду. Строительство обширного лагеря, названного Владикарсом, было ответом на ожидания гарнизона, приведшим его в уныние. Муравьев сразу же наладил снабжение армии, уход за ранеными и т. п. — это хорошо сказалось на морали войск. В пустынной, лишенной леса местности вырос город из теплых деревянных казарм и конюшен, солдаты получили зимнее обмундирование и полушубки. Это было весьма своевременное решение — зимовать в палатках было уже невозможно. В результате резко сократились случаи заболевания, холера пошла на убыль.
«Блокада Карса восстановлена по-прежнему; погода, к удовольствию моему, начинает портиться, — докладывал Долгорукову Муравьев, — отчего горы должны покрыться снегом и тогда я буду иметь надежду, что Омер-паша отложит наступление свое до другого времени». В Карсе не хватало всего, в том числе и дров для отопления. Целый квартал деревянных домов был разобран, но этого не хватило надолго. Солдатский паек в начале ноября составил чуть более полуфунта в день, резко возросла смертность от голода и холода. Вильямс отпустил русских тяжелораненых, захваченных в плен после штурма. Это произвело сильное впечатление на осаждающих, но не спасло гарнизон. Каждую ночь он терял по несколько десятков дезертиров. «Каждый день, — вспоминал участник осады, — казаки приводили к нам десятки дезертиров и эти несчастные положительно не имели человеческого образа; их изможденные лица, черные, как уголь, кожа, обтягивающая только одни кости, неверная походка, глухой, едва слышный голос — всё свидетельствовало о страшных лишениях, которые испытывали гарнизон и жители».
«Многие из выбегающих ныне из Карса турецкие солдаты, — отмечал корреспондент русской газеты, находившийся с войсками, — очень напоминают изнурением французов памятного 1812 г. В крепости цинга, и, кроме того, недостаток потребностей рождает болезни и смертность… Ожидаемая Карсом помощь не приходит; обещания скорого избавления не исполняются и гарнизон повергается в уныние. Но, несмотря на это, терпение турок не постижимо и составляет задачу, которую решить весьма трудно: скорее можно исчислить тщательно скрываемую от солдат тайну о количестве остающегося продовольствия, нежели измерить это терпение, которое можно предположительно объяснить не возвышенностью духа, а совершенным равнодушием, отсутствием мысли о сдаче и слепою верою в предопределение, которою искусно пользуются английские эмиссары».
Беглецов-солдат направляли в лагерь для военнопленных, ополченцев отпускали по домам, гражданских кормили и возвращали назад как живое свидетельство того, что русские не расправляются с беззащитными людьми, как это утверждали офицеры из штаба Вильямса. Слухи о хорошем отношении к пленным каким-то образом проникли в крепость, что сразу же привело к росту числа беглецов. 30 сентября (12 октября) Муравьев всеподданнейше докладывал императору: «Карс не взят; но неприятель потерпел значительный урон, ослабел и, вместо отступления нашего, которого он ожидал, видит себя по-прежнему окруженным в тесной блокаде». 9 (21) октября под Карс из Тифлиса прибыл персидский посланник Касим-хан. Слухи о неудачном штурме достигли Тегерана. Несколько дней в русском осадном городке убедили посла в необоснованности известий о потерявшей надежду русской армии и 11 (23) октября он вернулся назад.
В этом противостоянии должен был победить тот, у кого были крепче нервы, — и Касим-хан понял, что Муравьев был этим человеком.
Илл. 92 Взятие крепости Карса в 1855 г. (фрагмент). 1867
«Настоящий позор для коалиции». Карс взят
Шаткое равновесие в Закавказье и Малой Азии, установившееся летом и осенью 1855 г., не могло продолжаться долго. Каждая из противоборствующих сторон понимала, что еще одна победа, еще один успех может стать решающим для судьбы кампании. Карс или Тифлис — судьба этих городов стала символом кампании, завершение которой могло повлиять если не на исход войны, то уж точно на ее результаты.
Турки попытались деблокировать Карс из Трапезунда, где в начале октября был высажен 12-тысячный турецкий корпус, но его движение к блокированной крепости было остановлено русскими войсками. Омер-паша, получив известия о неудачном штурме Карса и подкрепления, перевезенные по морю союзниками, начал наступление на Кутаис. Турецкий главнокомандующий не торопился — расстояние в 70 верст по прямой дороге его подчиненные проделали за 20 дней. Противник наступал с 20 тыс. чел. при 37 орудиях, оставив около 10 тыс. чел. для обеспечения тылов и гарнизонов. Численность Гурийского отряда равнялась всего 4650 чел. русской пехоты при 28 орудиях, вместе с местными ополченцами отряд насчитывал 9 тыс. чел. Эти силы к тому же не были сконцентрированы на одном направлении. В этих условиях начальник отряда генерал-майор кн. И. К. Багратион-Мухранский хотел избежать решающего
