«Теперь негде даже развести огонь. Как же мне быть?» Тут он вспомнил о старой кумирне, которую видел на расстоянии в пол-ли от склада, и решил, что временно сможет укрыться там. «Переночую там, – решил он, – а утром посмотрим, что делать дальше». Свернув одеяло и нацепив на пику кувшин с вином, он плотно закрыл ворота, запер их на замок и направился к кумирне.
Проникнув в ограду, он прикрыл ворота и припер их камнем, лежавшим неподалеку. В кумирне он осмотрелся. Над алтарем возвышалась глиняная, позолоченная статуя бога гор; по сторонам стояли статуи его помощников: писца и посыльного. В стороне лежала куча жертвенной бумаги. Тщательно все осмотрев, Линь Чун обнаружил, что других помещений в кумирне не было и никто ее не охранял.
Он положил на кучу бумаги свою пику, поставил кувшин с вином и, стряхнув снег со шляпы, снял белый полотняный халат, уже изрядно промокший. Все это он положил на алтарь, затем расстелил одеяло, лег на него и укрылся до пояса.
Достав кувшин с вином, он, не разогревая, начал потихоньку пить его, заедая купленной в кабачке говядиной.
Так Линь Чун лежал, выпивая и закусывая, как вдруг услышал снаружи какой-то шум. Мгновенно вскочив на ноги и прильнув к трещине в стене, он увидел, что склады с фуражом охвачены пламенем. Огонь с треском и шумом пожирал постройки. Линь Чун схватил пику и уже собрался бежать, чтобы позвать народ на помощь, как вдруг услышал чьи-то голоса. Он осторожно подкрался к воротам и прислушался. Разговаривая между собой, к кумирне быстро приближались трое. Они попробовали было открыть ворота, но им помешал камень. Тогда они остановились у ворот, глядя на пожар, и один из них сказал:
– Ну что, неплохо придумано?
– Вы оба хорошо постарались, – ответил второй. – Когда я вернусь в столицу и доложу об этом командующему Гао Цю, ручаюсь, он наградит вас высоким и почетным назначением. Теперь у наставника Чжана не будет причин упорствовать.
– Наконец-то нам удалось покончить с Линь Чуном, – вставил третий. – Теперь молодой Гао поправится.
– Какой же упрямец этот наставник Чжан. Ведь сколько раз к нему посылали людей с просьбой выдать дочь за молодого Гао, – вставил его собеседник. – Сколько раз ему говорили, что Линь Чуна уже нет в живых, но Чжан ни за что не хотел верить этому. А здоровье молодого Гао все ухудшалось. Вот командующий и отправил нас, чтобы просить вас покончить с этим делом. Но мы никак не думали, что все это так скоро окончится.
– Когда я перелез через стену, – начал первый, – я поджег сено в десяти местах, и выбраться оттуда он никак не мог! – Да уж он теперь, верно, сгорел, – заметил второй.
– Если бы даже ему и удалось спастись, – сказал третий, – все равно его ждала бы смертная казнь. Ведь по его вине сгорел военный склад.
– А теперь пойдем в город, – предложил первый.
– Подождем еще, – возразил второй. – Посмотрим на пожар, а потом отыщем пару костей, чтобы по возвращении в столицу показать их командующему и молодому Гао; пусть убедятся в том, что мы умеем работать.
Линь Чун по голосу узнал надзирателя, Лу Цяня и Фу Аня. «Небо сжалилось надо мной, – подумал он. – Если бы не развалилась сторожка, я был бы заживо сожжен этими негодяями».
Он потихоньку отодвинул камень, взял в правую руку пику и, распахнув левой рукой ворота, закричал:
– Стой, мерзавцы! Теперь-то вы от меня не уйдете!
Те хотели было бежать, но от испуга не могли двинуться с места. Линь Чун поднял пику, и она с хрустом вонзилась в тело надзирателя. Перепуганный насмерть, Лу Цянь не мог пошевелить ни рукой, ни ногой и взмолился:
– Прости меня!
Фу Ань успел отбежать всего шагов на десять, но Линь Чун настиг его и со всей силой всадил ему пику в спину – тот повалился. Теперь Линь Чун вернулся к Лу Цяню. Тот бросился было бежать, но не успел сделать и трех шагов, как Линь Чун с криком: «Ты еще бежать, гнусный бандит!» – схватил его за плечо и швырнул в снег. Отбросив пику и наступив ногой на грудь Лу Цяня, он выхватил кинжал, занес его над Лу Цяном и сказал:
– Ты, мерзкая рожа! Я ведь никогда не враждовал с тобой! Почему же ты решил погубить меня? Правильно говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить предателя!»
– Я не виновен, – взмолился Лу Цянь. – Командующий приказал мне это сделать, и я не мог нарушить его воли.
– Ах ты гнусный разбойник! – сказал Линь Чун. – Мы с малых лет были друзьями, и вот сегодня ты пришел, чтобы убить меня. Как же ты смеешь говорить, что непричастен к этому делу? А теперь попробуй моего кинжала!
С этими словами он разорвал одежду Лу Цяня и всадил ему кинжал прямо в сердце. Изо рта, носа, ушей и глаз Лу Цяня хлынула кровь; Линь Чун вынул сердце и печень врага и, оглянувшись кругом, увидел, что надзиратель пытается подняться на ноги. Линь Чун прыгнул к нему и, прижав к земле, крикнул:
– Гнусная тварь! Ты оказался таким же бандитом, как и другие! Ну так отведай и ты моего кинжала!
Он отрезал надзирателю голову и насадил на пику. Затем он отрубил головы остальным двум убитым, вложил кинжал в ножны, связал за волосы все три головы, возвратился в кумирню и положил их на жертвенник перед богом горных духов. Надев халат, он подпоясался кушаком, напялил войлочную шляпу, осушил до дна кувшин с вином и, бросив его вместе с одеялом, захватив пику, вышел из кумирни и направился на восток.
Через каких-нибудь четыре-пять ли ему встретилась толпа крестьян из соседних деревень, которые с ведрами и баграми бежали тушить пожар.
– Бегите скорее и попытайтесь спасти, что можно! – крикнул он, – а я пойду доложу начальству! – И он, сжимая в руках пику, продолжал свой путь дальше. Между тем снежная буря все усиливалась.
Часа четыре шел Линь Чун, когда наконец почувствовал, что замерз до мозга костей. Оглядевшись, он убедился, что склады остались далеко позади. Перед ним был небольшой редкий лесок. Вдали, там где лес становился гуще, виднелось несколько хижин, соломенные крыши которых были покрыты снегом. В одной из хижин сквозь трещину в стене мелькал огонек. Туда и направился Линь Чун. Он раскрыл двери и вошел. Посреди комнаты сидел пожилой крестьянин, вокруг него несколько молодых. В очаге, устроенном прямо в земляном полу, потрескивал хворост.
Линь Чун подошел к сидящим у огня крестьянам
