Колин продолжал с интересом смотреть на сына.
– А это место, этот бар, здесь ведь трахаются, верно?
– Ну да. Довольно часто.
Колин снова рассмеялся и начал раскачиваться на пятках, его взгляд устремился в потемневшее небо, как будто он мог там увидеть какую-то подсказку.
– Довольно часто, – повторил он. – Понятно. – Он вздохнул и опустил взгляд на землю. – Ох, сын.
– Что?
– Да ничего! – воскликнул Колин. – И ради этого ты бросил Тию. Кайли… Господи, Рори. Какого черта тебе нужно?
Рори махнул рукой, разрешая пройти относительно трезвому парнишке в потертых ботинках.
– Я ничего не ищу.
Колин кивнул. Он мгновение смотрел на сына, будто хотел что-то сказать. Через минуту выдохнул.
– Тем лучше, – сказал он, – потому что здесь ты не найдешь ничего хорошего. – Он махнул рукой в сторону бара, где стояли молодые люди, ожидавшие получить разрешение на вход. – Ты не найдешь здесь вообще ничего.
– О боже. – Мэг уронила свою косметичку на коврик и наблюдала за сценой, разворачивающейся перед ней. Из-за нее выглядывали трое ее детей, которым тоже было интересно, куда же смотрит их мама?
– Что? – спросила Молли. – Что, все так плохо?
– О боже, – повторила Мэг.
Молли протиснулась мимо нее.
– Дай мне посмотреть, – настаивала девочка. Она остановилась в замешательстве перед Мэг и проговорила: – О боже мой.
Она повернулась к Мэг:
– Я не хочу туда входить, мамочка. Я просто не могу. Разреши мне пойти к дедушке? Пожалуйста.
– Нет, – отрезала Мэг. – Нет, пока мы не поздороваемся с бабушкой. Давай. Мальчики! – крикнула она малышам, которые разбрасывали на тропинке гравий.
На какое-то время все замолчали.
Мэг впервые после Рождества приехала в отчий дом. Прошло уже шесть месяцев, как уехала Вики, и четыре месяца, как с этого тонущего корабля дезертировала Бет. За эти четыре месяца Лорелея, казалось, полностью вывела из строя кухню. Папа предупредил Мэг, что ничего хорошего она там не увидит. Но тем не менее моральная подготовка Мэг оказалась недостаточной, невозможно было видеть, что мать сотворила с сердцем их дома.
Деталь, которая поразила ее больше всего: кухню попросту не было видно. Драгоценная оранжевая кухня, где они готовили мясо, сушили зимние перчатки и мокрые носки, нагревали кастрюли с молоком перед сном, полностью исчезла под грудами белья и картонных коробок.
Поверхность кухонного стола была также завалена грудами газет и пластиковых сумок, ручки которых были связаны между собой. Здесь валялись коробки из-под пиццы, пустые банки и батарея опустошенных винных бутылок.
В старой раковине стояли банки с вареньем, повсюду разбросан цветной целлофан. В кухню практически не проникал свет, а карнизы свисали по диагонали оконных проемов. Мэг машинально подняла ногу и ступила на выстланный плиткой пол. Она с удивлением обнаружила, что под ногами что-то зачавкало. А к подошве что-то прилипло.
– Заходите все, – позвала она детей, – нужно найти бабушку. Мама! – прокричала она, идя наугад через обломки кухни, где прошло ее детство. – Мама! Мы здесь!
Она не хотела приезжать. Они с Биллом искали в Интернете, куда бы поехать в отпуск, когда в последнюю минуту позвонил отец и сказал, что уезжает навестить Рори и Бет, что Вики с детьми собирается к ее родителям в Суррей и что Лорелее придется впервые в жизни остаться на Пасху одной. Мэг мысленно взвесила все за и против: чувство вины, долга, обиды и эгоизма, пока наконец не придумала теорию, что поступает правильно. Билл остался дома, и она совсем не винила его.
Она пробралась через кухню в гостиную, трое ее детей в молчаливом страхе и удивлении следовали за ней.
Пространство было заполнено почти до потолка картонными коробками из супермаркета. Она лениво приподнимала крышки, когда проходила через узкое пространство между коробками, затаив дыхание от перспективы того, что могло оказаться за ними.
Двести коробочек из-под чая. Сто разноцветных одноразовых скатертей. Двадцать пакетов серебристых и золотистых елочных гирлянд. Двадцать четыре пачки от тортов для Хеллоуина. Сорок тряпок для стола в розовый горошек. Пятьдесят одна банка из-под искусственной смеси для малышей. Она открыла крышку одной из банок. Откуда здесь эта смесь, когда в доме не было детей?
Она посмотрела на дно коробки и увидела, что та датируется августом 2001 года, и вздохнула.
– Мама. Мы здесь!
Они выбрали путь между стенами, уставленными с двух сторон вещами, эта вереница тянулась дальше на лестницу, но между ними посередине оставался проход сантиметров в двадцать.
– Мамочка, – прошипел Элфи, как будто в эту минуту ему пришла в голову какая-то важная мысль. – Почему бабушка поставила все эти вещи на лестнице?
– Тсс, – предостерегла его Мэг.
Дети с трудом проследовали за ней в спальню Лорелеи.
Мэг сначала даже не увидела ее и собиралась повернуться и уйти, но вдруг неожиданно заметила мать. Лорелея сидела, сгорбившись, в своем кресле с наушниками и слушала, как она предположила, радио, а заодно и красила ногти на ногах. Она была практически погребена под грудой неопознанных вещей, аморфной массой сумок и коробок, бумаги и одежды, изредка и весьма неожиданно встречались какие-то лампы и сломанная мебель, фены и гладильные доски.
И ее мать, как лягушка на лилии, находилась в самом центре этого хаоса.
– А, это ты, – протянула Лорелея, снимая с головы гигантские наушники и с подозрением глядя на Мэг. – Привет, дорогая, я не слышала, как ты вошла.
– Да, с такими наушниками, как у тебя, вряд ли что-то услышишь, – ответила Мэг. – Я же сказала тебе, что мы будем здесь в три. Сейчас пять минут четвертого.
– Да-да, конечно. Я как раз слушала трехчасовые новости. Какая же глупая. Совершенно забыла! Привет! – крикнула она ребятишкам, которые испуганно сгрудились позади Мэг. – Я бы с радостью сказала вам, «входите», но, как вы видите… – Она развела руками, как будто извиняясь за царивший в комнате беспорядок, и рассмеялась.
– Боже мой, мама. Я хочу сказать… о господи! – Мэг с трудом могла нормально дышать. Живот и грудь как будто сжало тисками, в голове, мешая думать, клубился зловонный зеленый туман. В данный момент ей в голову не приходило ни единого слова. Вернее, там застряла всего одна мысль – развернуться и уйти. Прямо сейчас. Упаковать все вещи и снова посадить всех в сверкающую чистотой и благоухающую (когда у вас трое маленьких детей, чистить салон нужно, по крайней мере, раз в месяц, иначе в обивке заводится всякая гадость) машину и на максимальной скорости поскорее укатить в Лондон.
Она подумала о своем уютном доме на Кентиш-Таун-роуд. О двух тысячах с хвостиком квадратных футах сверкающих ламинированных полов, о безупречно чистых кремовых коврах, об аккуратных рядах контейнеров с вещами на полках в шкафах, о сияющих гранитных поверхностях кухни. Подумала о своих блестящих окнах – согласно контракту, раз в сезон их моют профессиональные мойщики, вспомнила свои любимые жалюзи – она лично чистит их зубной щеткой, удаляя скопившуюся пыль. Вспомнила свою ежемесячную борьбу с лишними вещами. В эти дни дети обычно стонали, а Билл смотрел на нее так, будто она съехала с катушек, – мол, зачем тебе это нужно?
