Потом она снова посмотрела на мать, погребенную под этой грудой дерьма, и ей стало легче. Нет, в этой семье чокнутая не она одна. Что бы ни говорили родственники. Вот оно, помутнение рассудка. Вот здесь.
– В какой бардак ты превратила свой дом? – обратилась она к матери, гордо расправив плечи.
Лорелея лишь поежилась, как будто ей было наплевать. Но потом со вздохом ответила:
– Да я и сама знаю. Скажем так, я нахожусь в процессе работы.
– Мама! Какой процесс, какая работа?! Не надо больше обольщаться, называя этот бардак смешными названиями. Это просто кошмар какой-то. Это ужас. Я сейчас же позвоню в местный совет.
Отец предупредил ее, мол, «ты полегче». Увы, «легче» было не в ее репертуаре. Впрочем, она тотчас поняла, что хватила через край: Лорелея медленно побледнела, брови ее насупились, пальцы сжались в кулаки.
– Только посмей, сука! – процедила она сквозь зубы. – Только посмей!
Почувствовав, как сзади ее крепко обхватили детские руки, Мэг поспешила вывести детей из комнаты.
– Подождите здесь. Всего минутку. Я сейчас вернусь. Кстати, если хотите, можете пока поиграть в саду. Хорошо?
С этими словами она вернулась в комнату матери.
– Мама, я прошу тебя, не ругайся при детях.
Лорелея хмыкнула и сложила руки на груди.
– Я хочу вывести их поиграть в сад. Ты пойдешь с нами?
И вновь невнятное хмыканье.
– Ну, хорошо скажем так – я больше не могу здесь находиться. Ни секунды. При виде всего этого… – Мэг нашла в себе силы прошептать, – дерьма мне становится дурно. Мы проехали полстраны, чтобы проведать тебя, так что будь добра выйти на улицу. Договорились?
Лорелея со вздохом кивнула.
– Да, но сначала я должна дождаться, когда высохнут ногти, – заявила она. При упоминании о ногтях ее настроение явно улучшилось. Она вытащила одну свою длинную ногу, над грудой вещей появилась ее стопа, и, пошевелив пальцами перед носом Мэган, улыбнулась желтозубой лошадиной улыбкой.
– Нет, ты только посмотри, какой цвет. Ярко-алый. Божественно, не правда ли?
Спустя десять минут мать вышла в сад. Увидев ее, Мэг невольно состроила страдальческую гримасу. Лорелея с опаской шагнула в заднюю дверь, как будто за ней ее поджидали медведи или волки. На ней был мешковатый, в радужные полоски кардиган из ангорской шерсти, в котором она проходила едва ли не всю свою жизнь. К кардигану она надела розовые легинсы в цветочек, которые, правда, болтались на ней. На ногах домашние тапки леопардовой расцветки с меховой опушкой. Длинные седые волосы собраны на макушке и заплетены в косу, спадавшую на спину наподобие грязной веревки.
Заставив себя улыбнуться, Лорелея осторожно ступила на мощеную дорожку.
– Свежо, не правда ли, дорогая?
– Согласна, – ответила Мэг. – Но, по крайней мере, детям не грозит быть похороненными под грудами дерьма.
– Мэг, ну зачем ты так?
– Извини, мам. Дело не во мне. Это не потому, что я ужасная Мэган, которая вечно портит всем настроение. Дело в тебе. В том, что делаешь с собой, со своим домом. Нет, посмотри сама! – Она сердито махнула рукой в сторону сада. – Ты посмотри, как здесь красиво. В этом мире наверняка найдутся люди, которые готовы на что угодно, лишь бы жить в этом доме, в этом месте, чтобы иметь то, что есть у тебя. Ты же все это превращаешь в свинарник. Скажи, о чем ты думаешь? О чем ты только думаешь?
Лорелея потрогала стену дома, слегка погладила ее и вздохнула.
– Я люблю этот дом, – сказала она. – Ты это прекрасно знаешь. Он единственный никогда не подводил меня в этой жизни.
– Тогда почему ты так по-свински к нему относишься?
Лорелея пристально посмотрела на старшую дочь. В ее зеленых глазах застыла обида, а вот понимание даже не проскользнуло.
– Этот дом заботится обо мне, – сказала она. – Так, как не заботится никто из членов семьи.
Мэг глубоко вдохнула. Полегче, не заводись, мысленно приказала она себе.
– Что ты сегодня ела? – спросила она.
– Я ем, – ответила Лорелея и пожала плечами.
– Да, но что?
– Творог.
– Творог?
– Да, я покупаю в супермаркете большие упаковки, с различными добавками. Например, с паприкой. Творог со вкусом паприки, как тебе? У него даже цвет не белый, а терракотовый. Просто объедение. Ну а розовый со вкусом креветок мой самый любимый. Еще я покупаю рисовые шарики. Они тоже с разными наполнителями. Я смешиваю их и получаю всевозможные вкусовые комбинации. – Рассказывая о твороге и рисовых шариках, Лорелея явно оживилась. Лицо ее разрозовелось, пальцы маниакально мяли края полосатого кардигана.
– Что еще, – не унималась Мэган. – Помимо творога?
– Печенье, – ответила Лорелея. – Хлеб. Конфеты. Ах да, еще эти, как их, что-то вроде пышек. – Она отпустила край кардигана и щелкнула пальцами, подыскивая нужное слово. – Как же они называются? Они продаются в большой коробке, и на каждом цветная глазурь. Их еще производят в Америке…
– Американские пончики?
– Да! Точно! Они самые! Я доставляю себе это удовольствие каждую неделю. Если не ошибаюсь, у меня еще осталась парочка. Ты не против, если я угощу ребятишек?
Мэган яростно затрясла головой.
– Нет-нет, спасибо. Не надо. Никаких пончиков.
– Ах да, – вздохнула Лорелея. – Я забыла. Здоровый образ жизни и все такое прочее… Бедные детишки.
Мэган снова глубоко вздохнула. Дело не в ней, напомнила она себе. В ком угодно, но только не в ней.
– Как я поняла, ты ничего себе не готовишь? Не ешь горячую пищу?
– Пончики горячие. По крайней мере, когда их пекут.
– Мама, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. У тебя нет кухонной посуды. Все похоронено под грудой хлама. Ты ничего себе не готовишь. Не ешь горячего.
– Неправда. Это не совсем так. Дважды в неделю я хожу к Вики, и она мне готовит.
Мэган закатила глаза. Чертова Вики, в который раз она освобождает ее мать от обязанности заботиться о самой себе!
– Да и отец, когда бывает дома, тоже что-нибудь готовит. Правда, теперь это бывает нечасто.
– А чем, собственно, ты занята весь день?
– Слушаю радио. Хожу по магазинам. Навещаю Вики или других подруг. Сижу в Интернете. Люблю гулять по его просторам. Так недавно сказали по радио, – хихикнула Лорелея. – Раз в неделю я, как и раньше, помогаю в местной библиотеке. Так что не надо думать, будто все дни напролет я только и делаю, что бездельничаю.
– Ну, это я и сама вижу. Иначе как можно скопить такие горы дерьма, если ничего не делаешь? Например, я вижу, что теперь ты копишь газеты, а еще закупаешь тонны детского питания и горы кухонных салфеток. Знаешь, что это означает? Что твоя болезнь достигла финальной стадии.
