– Кирилл Григорьевич, – он повернулся к гетману и достал из кармана несколько сложенных бумажек. – Вот список полномочий, которые Панин хочет вручить своему брату. А вот мой вариант. Что вам милее?
В Совете были еще Вяземский, Чернышев и братья Голицыны. Все люди скользкие. На их помощь рассчитывать не приходилось. Они примкнут к тому, кто покажется им сильнее.
Оставался Орлов.
С ним у Грица отношения разладились в апреле из-за мирного договора. Князь дулся. Не мог простить, что его мнением пренебрегли. Да и возвышение Потемкина он переживал не без боли. Хоть и понимал, что сам давно утратил власть, но, глядя на чужую удачу, в душе кисло кривился: «И я мог бы!»
Как-то раз они столкнулись на дворцовой лестнице. Вице-президент Военной коллегии шел с докладом к государыне. Орлов спускался от нее.
– Что нового? – спросил Гриц, чтобы не затягивать неловкую паузу.
– Что тут может быть нового? – пожал плечами Гришан. – Ты поднимаешься. Я иду вниз.
И все же надо было попробовать поговорить с ним. Потемкин не забыл того случая перед маскарадом. Если бы не Орел… Хотя неизвестно, чего тогда больше желал Гришан: спасти бывшего друга, или досадить брату?
Зажав амбиции в кулак, Потемкин отправился на Каменный остров, где располагалась дача Орлова. Загородный дом победителя Московской чумы был скромен. Два этажа, голубятня, огромный парк с разбросанными по нему беседками, рукотворными озерами, легкими мостками и павильонами-фонариками из цветного стекла.
Григорий приказал доложить о себе, но барин был в саду, и дворецкий вывел гостя на песчаную дорожку, предоставив самому разыскивать хозяина.
– Их сиятельство пьет с сестрой чай в розовой беседке, – сообщил слуга.
Гриц пошел вперед и вскоре набрел на премилый чайный домик в китайском стиле, увитый ползучим белым шиповником. Однако из глубины раздавался не стук фарфоровой посуды, а звуки долгих поцелуев.
Гость остановился у двери и деликатно покашлял. Внутри все стихло. Послышались испуганный вздох, шелест атласных юбок, легкий топот. Из задней дверцы прямо за высокие кусты-шпалеры метнулась тень испуганной нимфы, стыдливо стягивавшей на груди концы газовой косынки.
Потемкин поднялся по ступенькам и вошел. На полосатом шелковом диване вальяжно возлежал Гришан. Лицо его было недовольным. Взгляд смурым. Он уперся глазами в гостя и без всякого приветствия заявил:
– Ты не вовремя.
– Вижу. – Потемкин сел, хотя его не приглашали к столу. Налил себе чашку, взял медовый пирожок и с интересом уставился на хозяина. – Эта дама мадемуазель Зиновьева?
– Не твое дело.
– Совершенно не мое, – кивнул Гриц. – Но братья, когда вернутся из Архипелага, тебе голову свернут.
– И не их дело! – взвился Гришан. – Даже разговаривать не стану. Не отдам! Понимаешь? Не отдам! Кому я, старый кобель, нужен? А она меня пожалела. Вытрезвила. Я, если хочешь знать, с апреля ни капли в рот не брал. И дальше не возьму. Не для чего. Отломил мне Господь счастья. Так хоть не лезьте! Я женюсь на ней, – в отчаянии выпалил он.
– Ага. – Потемкин откусил пирог. – Браки в такой степени родства Церковь не признает.
На лице Орлова отразилось смятение. Он понимал это, а все равно не смог с собой совладать. Не захотел. Когда Катюша сама пришла к нему ночью после памятного катания, одетая луной и сквозистым индийским батистом, он принял все, что она готова была отдать, и ни о чем не жалел. Пока она была рядом, наплывы черноты, так страшившие Григория, не повторялись.
– Знаешь, что скажут в городе, когда узнают о твоем милом приключении? – спросил Потемкин. – Что ты по пьяни изнасиловал девчонку. Ну и горазд же ты в дерьмо влипать! – От Грица мигом отхлынули обиды на Орлова, сменившись жалостью, какая бывает к собаке с перебитой лапой. – Что думаешь делать?
– Все равно женюсь. – Гришан задышал тяжело и часто. – Пошли бы вы все на…
– Успеется. – Потемкин допил чай. – Слушай, я поговорю с иерархами и, может быть, не обещаю, но может быть, что-то удастся сделать.
Орлов переменился в лице.
– Гриц, голубчик, пожалуйста! Замолви за меня словечко. Может, все еще будет хорошо…
В его глазах появилась такая мольба, что Потемкин отвернулся.
– Ведь мы враги с тобой, – тихо сказал он. – Врагами и останемся. Что бы я для тебя не сделал.
Гришан натужно заскрипел диваном.
– Видно, так на роду написано. Тянет нас друг к другу. А сойтись не можем.
Потемкин вышел из чайного домика и побрел по дорожке. На взгорье у флигеля давешняя девушка в атласном платье играла с горничными в волан. Заметив его, она спряталась за дуб и наблюдала настороженно, с испугом. Эта крошка чаяла в Гри Гри своего защитника и еще не знала, что этот большой сильный человек всегда предает тех, кто ему дорог.
Только на обратном пути в карете Потемкин вспомнил, что так и не поговорил с Орловым о главном – проект полномочий Панина остался у него в кармане. Но поворачивать Гриц не стал. Пусть будет, как будет.
Вышло блестяще. В понедельник утром до Совета Орлов явился к государыне – они всегда перед заседанием вместе пили кофе и болтали, как в старые времена, – и нашел у нее на столе черновик рескрипта, подготовленный Никитой Ивановичем. Полюбопытствовал. Не дочитал до конца. Схватил нежный севрский фарфор в руку и раздавил чашечку-наперсток в кулаке.
– Вы что тут, очумели? – заорал он, забыв приличия. – Может, братцу господина Панина еще трон уступить? Шапку Мономаха он не примеряет?
Из будуара прибежала Като. Замотала порезанную ладонь Гри Гри кружевным платком.
– Тише! Тише! Я все знаю. Не ты один возмущен. Такой власти Панин не получит.
На Совете государыня зачитала новый проект рескрипта. Никита Иванович хотел возражать, оскорбился, встал в позу, огласил свои требования. Но Потемкин, Разумовский и Орлов так напористо стали отбивать шары – причем Гришан кричал громче всех, – что постепенно потявкивать начали и другие.
– Действительно, господа! Виданное ли дело вводить военное положение там, где нет никакой войны? Зачем вашему брату Москва? Пусть едет под Казань, где жарко! А за Кремлевской стеной отсиживаться и Кар был горазд! Что за идея военному начальнику руководить судами? У нас все власти объединяются только в лице монарха!
Общими усилиями Панина повязали. Граф стоял красный, негодующий и понимал, что проиграл. Он уже вызвал брата в столицу и обещал ему место командующего. Можно было картинно отказаться от всего, но где гарантии, что его станут умолять и ползать перед ним на коленях? Как он посмотрит в глаза Петру, если сейчас вторично не добьется для него командования? Лучше уж согласиться и играть с теми картами, которые на руках. Все равно партия только начинается. Посмотрим, кто и при каких козырях ее закончит.
