Полина выхватывает украшение из его рук и открывает. Внутри — ее портрет, где она прекрасна и полна жизни.
— Этого не может быть!
Ее начинает трясти. Я забираю у нее медальон и веду к кушетке. Мелькает мысль о том втором, посланном ею на смерть. Привезут ли его невесте что-то на память или он сгинет безымянным, как тысячи других солдат?
Я поворачиваюсь к гонцу и кивком разрешаю ему идти.
— Стойте! Расскажите, что там на фронтах?
Офицер прячет глаза, а Полина хватается за живот. Он не знает, как сообщить ей, что из почти семисоттысячной французской армии, вторгшейся в Россию, теперь едва ли наберется сто тысяч солдат. За три месяца полмиллиона человек либо взяты в плен, либо убиты. Еще сто тысяч дезертировали, спасая свою жизнь.
Я и сам, когда услышал об этом от одного военного, не поверил.
— Ваша светлость, — набравшись смелости, начинает он, — Москва захвачена…
Она переводит взгляд с меня на офицера, потом обратно.
— Тогда почему…
— Русские сожгли город, а те части, что остались от армии вашего брата, ожидают заявления русского царя.
— Почему вы говорите «остались»? — шепчет она.
Офицер медлит.
— От армии осталась одна седьмая часть. — Он опускает руку за пазуху и достает конверт. — От офицера вюртембергской кавалерии, — говорит он. Голос у него дрожит, но он читает вслух:
«От лейтенанта Августа Фосслера.
От мороза страдаешь не меньше, чем от голода. Любые, даже самые отвратительные и давно протухшие продукты находят желающего их съесть. Ни одна павшая лошадь или корова не остается лежать на земле, все немедленно идет в пищу. Собаки, кошки, любая падаль и даже тела умерших от холода или истощения подбираются и съедаются. Известны случаи, когда измученные голодом люди начинали грызть собственное тело. Но люди немыслимо страдают не только физически. Под воздействием невероятного холода в сочетании с бескормицей у многих отмечаются психические отклонения. Кажется, что исчезло всякое человеческое сострадание, мы думаем только о себе, а товарищи… — да пропади они пропадом! Я лично видел, как люди ложились и умирали с выражением полного безразличия. И как другие садились у костра на трупы только что умерших, чтобы не сидеть на снегу. Многими овладело тупое отчаяние либо буйное помешательство, и из их умирающих уст вырываются самые ужасные проклятия в адрес человека и Бога».
Полина безутешна и без чувств падает на пол.
Глава 25. Мария-Луиза
Дворец Тюильри, Париж
Декабрь 1812 года
В Париже снег. Я смотрю в окно зала Госсовета: там белым-бело — скамейки, фонтаны, даже деревья. Мой сын с Зиги гуляют, и учитель объясняет ему, откуда берется лед. Через три месяца Францу исполнится два года, а он, если верить его наставнику, уже сейчас знает несколько сотен слов, включая такие, как «сад» и «краска».
За моей спиной кашляет герцог де Фельтр.
— Ваше величество готовы?
Сейчас должно начаться ежедневное совещание Регентского совета, мужчины уже собрались и ждут меня. Напоследок я бросаю взгляд на зимний сад.
— Да, я готова.
Вслед за военным министром моего мужа я подхожу к длинному столу зала заседаний и занимаю императорское кресло.
В этом кресле с мягкими бархатными подлокотниками и еще более мягкой спинкой я узнала о гибели более полумиллиона человек. Кто-то из них умер от сопутствующих войне эпидемий, кто-то от истощения, многие попали в плен, но большая часть нашла свою смерть в бою. А после всего этого, когда Москва была сожжена дотла, пепелище досталось моему мужу.
Пять недель он ждал, что царь придет на поклон. Тридцать пять дней в охваченных болезнями бивуаках, в то время как зима, этот призрак смерти, подкрадывалась все ближе и ближе. Когда же от царя никакого заявления так и не последовало, Наполеон приказал солдатам повернуть назад.
Из этого похода поступали такие леденящие душу подробности, которые человеческий разум постичь не в состоянии. Больных солдат бросали по обочинам, оставляя на мучения и растерзание русским. Изможденные голодом и мучениями взрослые мужчины в бреду звали матерей. Рассказывают, что в Москве мороз больше двадцати градусов и что, когда человек говорит, изо рта у него валит пар. Вот на что напросился мой муж с его неуемной жаждой войны. И я не сделала ничего, чтобы предотвратить этот кошмар.
Я оглядываю зал. Никто из присутствующих не поддерживал войну с Россией. Мой муж все решил сам, не принимая во внимание ничье мнение.
— Есть новости, ваше величество, — докладывает герцог. Но новости есть всегда, и всегда они ужасные. — Император Франции возвращается домой. — Военный министр мнется. — Он едет на санях впереди своей армии.
Я поднимаюсь.
— Он бросает нашу армию?
Мой отец скорее бы принял смерть, чем удрал от своего разбитого войска.
Герцог поднимает руки.
— Что вы, что вы, ваше величество, ни в коем случае!
Моему взору рисуется картина. Под покровом ночи Наполеон тайком пробирается к саням, запряженным дюжиной собак. Трус. Высокомерный, эгоистичный трус…
— Он отправил на смерть пятьсот тысяч человек…
— Меньше, чем пятьсот тысяч.
— Я видела списки! — кричу я. — Каждый день я их читаю. Пропавшие без вести, потери, раненые. — И он едет на санях впереди войска. Император Франции! — И что вы ему скажете, когда он явится?
Герцог кашляет.
— Что если он рассчитывает сохранить корону, то должен действовать быстро. В Париже поговаривают о перевороте.
— Новая революция? — Самой большой ошибкой моей двоюродной бабушки было то, что она не приняла это слово всерьез.
— Я бы не стал говорить о революции… Пока.
— И чего хочет народ?
Герцог прячет глаза.
— Чтобы им вернули мужей и сыновей.
Никто не произносит ни слова. Я представляю себе страдания матерей и жен, когда за рождественским столом им будет некого угощать, и у меня внутри все переворачивается. Под мобилизацию попали все мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти, а это значит, что теперь во Франции есть женщины, потерявшие на войне с Россией и мужей и сыновей. Таким кровавым налогом ни одна семья еще не облагалась.
Я думаю о собственном сыне, и на глаза наворачиваются слезы. Тут есть и моя вина. Я должна была сделать больше! Когда Наполеон шел на войну, надо было умолять его заключить с русским царем мир. Но я вела себя как эгоистка, и все мои мысли были о том, насколько лучше мне заживется в его отсутствие.
