Все в точности, как говорил отец: «Пока есть Наполеон, мира никогда не будет».
Наутро я прихожу в детскую и отдаю свое первое распоряжение.
— Доброе утро, месье Лоран.
Он кивает.
— Ваше величество.
— Отныне, — инструктирую я, — моему сыну надлежит выделять больше времени для игр. Половина утренних часов и не менее одного часа после обеда. Таковы новые распоряжения императора.
Глава 23. Полина Боргезе
Аббатство Откомб
Сентябрь 1812 года
Я подхожу ближе к окну маяка и подставляю волосы осеннему ветру. В водах озера аббатства Откомб тают последние лучи солнца, и вода сверкает, как расплавленное золото. В этот монастырь я приезжала, когда моего сына Дермида унесла лихорадка. Тогда в этих стенах я нашла мир и покой. Надеюсь обрести их снова.
Я трогаю холодные камни и закрываю глаза. Сейчас мой брат должен уже быть в Москве. Чтобы разбить наглого русского царя, с ним отбыли более шестисот тысяч войска, но на протяжении трех месяцев трусливые русские отказывались принять бой. Однако из Москвы отступать уже некуда. Русские будут вынуждены сражаться — иначе лишатся самой большой драгоценности из своей короны. Значит, пока брат не вернется, я буду оставаться здесь.
На лестнице эхом отдаются шаги. Я знаю, это Поль несет мне лекарство. Он считает, что у русских преимущество — они знают свою страну и приспособлены переносить ее суровый климат. Он говорит, если к зиме война не закончится, наши солдаты перемрут от холода. Боженька, прошу тебя, будь сейчас с моим братом, а еще храни де Канувиля, который пока так и не вернулся, а ведь у него на груди мой серебряный медальон. Если они когда и согрешили против Тебя, я от их лица молю Тебя о прощении.
— Пора, ваша светлость.
Пора. Египтяне считали, что нам не так много отпущено на этой земле. И как только достигали ученического возраста, сразу начинали собирать разные ценности для своей будущей гробницы: полотно, посуду, сосуды для румян и туши, религиозные папирусы. Кто побогаче, прибавлял к этому списку дорогие сандаловые фигурки и массивные украшения. В потусторонний мир надо вступать подготовленным. В конце концов, никто из нас не знает, сколько ему отпущено. Семь месяцев назад я пообещала Полю, что мы вернемся на Гаити. А что сейчас? Молимся наравне с монахами в аббатстве От-Комб. Конечно, Поль понимает, что мы не можем вот так бросить моего брата. Если уж возвращаться на Гаити, то в роли триумфаторов. Поль — в качестве короля, я — его консорта.
Поль подает мне руку, и мы вместе идем через монастырские поля.
— Новости есть? — спрашиваю я.
В лучах заходящего солнца его кожа приобрела бронзовый оттенок, а глаза потемнели.
— Никаких. Посыльные говорят, еще как минимум три дня ничего не будет.
— Три дня? — переспрашиваю я.
Это невозможно!
— И что будем делать?
— Ждать, — просто отвечает он. Но для меня это неприемлемо.
— Но кто-то же должен знать, что там происходит в Москве.
— Наверняка. И спешит в Тюильри с докладом императрице.
Я представляю себе, как Мария-Луиза сидит на троне Наполеона, восседает, как царица мира, на Госсовете, и у меня внутри начинает все гореть. Ни один человек так не предан Наполеону, как я. Как только я узнала, что он намерен сделать эту девчонку — и к тому же австриячку! — регентшей Франции, я собрала вещи и на другое же утро уехала. Пусть остальные родственники поступают, как считают нужным, но по крайней мере у одной из рода Бонапартов еще сохранилась гордость. Неужели он действительно воображал, что мы все станем сидеть и ждать, когда ее величество соизволит отдать распоряжения? Ведь он мог назначить меня!
Мы уже подошли к аббатству, и я перевожу дух.
— Устали? — спрашивает Поль.
— Немного.
Он оглядывается, и я догадываюсь, о чем он думает: от маяка до аббатства рукой подать.
Мы в доме.
— А давайте сядем у камина и почитаем?
Я вслед за ним вхожу в библиотеку. Здесь теплые пушистые ковры и потрескивает огонь. Я устраиваюсь на самом широком диване, а Поль садится на табурет и открывает пьесу «Цинна» на той странице, где мы остановились. Мой брат смотрел эту трагедию на сцене двенадцать раз, я сама — не менее шести. Это история милосердия и благодарности, мудрого правления и бдительности в отношении врагов. «Прощающий дает возможность оскорблять», — вот, по моему, величайшая строчка из этой пьесы Пьера Корнеля. Однако брат предпочитает другую:
«Но небо никогда убийства не простит,
Неблагодарным же оно жестоко мстит.
Какие бы питать ни смели мы стремленья,
Оно, воздвигнув трон, мстит за его паденье»[11].
Надеюсь, это еще не падение.
Глава 24. Поль Моро
Сен-Клу
Октябрь 1812 года
Я смотрю на придворного в забрызганных грязью сапогах и мокром от дождя мундире и гадаю, прислал ли его ее брат или какой-то сердобольный генерал, обнаруживший этот серебряный медальон с ее портретом.
— Прошу меня извинить, месье, но я не могу ей этого передать.
Молодой человек бледнеет, но я действительно не в силах сообщить ей эту новость.
— Мне… — Он смотрит мне за спину в холл. — Я…
— Могу вас к ней проводить. Она в салоне.
Он идет за мной по освещенному свечами коридору, и наши шаги эхом отдаются от камня.
— Часто она сюда приезжает? — спрашивает он. Его интересует, вошло ли у княгини в привычку обитать в столь мрачных местах.
— Только когда болезнь обостряется.
Я открываю дверь в салон и обнаруживаю княгиню на кушетке подле камина. Она весь день пролежала тут, свернувшись калачиком и страдая от боли в животе и дурноты. Но при виде военного она мгновенно поднимается.
— Наполеон?
Молодой человек опускает глаза.
— Ваше высочество, — начинает он. — Капитан Арман-Жюль-Элизабет де Канувиль погиб.
Она вскрикивает, и я едва успеваю перехватить ее руки, готовые вцепиться офицеру в лицо.
— Лжете! Это ложь! Он не мог погибнуть! Предъявите мне доказательства. Мне нужны доказательства!
Офицер дрожащей рукой достает из кармана мундира медальон.
— Это было на нем в момент его гибели, ваше высочество. Мне очень жаль.
