последнюю фразу: «Теперь, когда все свершилось или скоро свершится, я могу наконец вернуться к себе».
– «Вернуться к себе?» То есть в Сенегал?
– Вы не понимаете. Шла война. Страна была под оккупацией. В тот момент у него не было возможности уехать в Сенегал. «Я могу наконец вернуться к себе» могло означать только одно: снова начать писать.
– А что означало «все свершилось или скоро свершится»?
– Что он начнет все сначала, когда отбудет наказание.
– Какое?
– Наказание, к которому в 1938 году его приговорили все, в том числе вы: быть непонятым. «Все свершилось» означает: «До меня наконец дошло: в литературе очень редко бывает, чтобы тебя поняли, более того – ты должен делать все, чтобы тебя поняли не до конца, если ты писатель. Теперь я могу писать без опасений, что меня не поймут, поскольку больше не стремлюсь быть понятым». Вот что это означало.
– Ну, это только ваша интерпретация.
– Предложите свою, если хотите.
– Вы сохранили письмо?
– Если бы и сохранила, то не показала бы вам.
– Вы ему ответили?
– Нет. Элиман не указал обратный адрес. К тому же нам с Шарлем было не до этого: в начале войны выживать в Кажаре было непросто. Эти годы дались нам тяжело. Я уже сказала, что не любила этот дом: с ним у меня были связаны неприятные воспоминания детства. Но труднее всего было сдерживать злость, которая накапливалась у меня на Шарля. Я хотела в Париж. Или куда-нибудь еще, лишь бы не оставаться в Кажаре. Но Шарль говорил, что Париж – это огромная мышеловка, что сейчас лучше отсидеться в провинции и поискать людей из Сопротивления. Они там действительно были, и мы собирались вступить с ними в контакт, когда Шарль вдруг уехал. Уехал, не предупредив меня. В один прекрасный день 1942 года я проснулась и обнаружила, что его нет. Куда он девался, я поняла два дня спустя, когда он написал мне. Не знаю, на каком фронте он воевал, но он не вернулся. Его письмо было последним. Шарль прощался со мной. Думаю, он хотел искупить свою вину – не только в моих глазах, но и в собственных. Думаю, в итоге он стал упрекать себя за то, что бросил Элимана. Он уехал, не предупредив меня, потому что знал: я бы его не отпустила. В крайнем случае заставила бы взять меня с собой. В своем единственном письме он говорил, что, если в течение трех дней от него не будет писем, значит, он умер. Писем не было. Я все поняла. Я ничего не могла сделать. До конца войны я пряталась в Кажаре, помогала Сопротивлению, как могла. А два года назад, в 46-м, переехала сюда, в Тарон. Мне не хватает Шарля. Я любила его. Соболезнования оставьте при себе. Давайте продолжим. Вы хотели спросить: а Элиман? Любила ли я его? Он был не их тех, кого любят, Брижит. Не хочу сказать, что в него невозможно было влюбиться. Но в нем угадывалась скрытая агрессия, и вы не понимали, хочется ли вам разделить с ним эту агрессию, чтобы ему стало легче, или же спасаться, оттолкнув ее от себя как можно дальше.
– Значит, после письма, которое пришло в июле 1940 года, вы не получали от него вестей?
– Нет. Но после отъезда Шарля у меня не раз возникало ощущение, что Элиман где-то рядом и наблюдает за мной. Разумеется, это была игра воображения. Скорее всего, он погиб на войне, как Шарль. Со временем я поняла, что письмо, которое он прислал нам в июле 1940 года, было прощальным.
Я промолчала. Настала долгая пауза. Затем она взглянула на меня:
– Ну вот, Брижит. Кажется, это все, что я хотела вам рассказать. Для меня тоже в каком-то смысле все свершилось.
После этих слов Тереза сказала, что она устала и у нее от кашля разболелась грудь. Наша беседа была окончена. Я поблагодарила ее и вернулась в гостиницу. До конца дня, а затем и всю ночь, забыв про ужин и не сомкнув глаз, я расшифровывала и записывала магнитофонную запись. Через два дня я снова пришла к Терезе Жакоб, чтобы дать ей прочитать текст. Она сказала, что ей это неинтересно и я могу делать с текстом все что хочу. И попрощалась со мной. Мое пребывание в Тароне подошло к концу.
Вернувшись в Париж, я занялась дополнительной проверкой некоторых фактов. Например, нашла свидетельства блестящих успехов Элимана в лицее в 1935–1937 годах и узнала его полное имя, под которым он как иностранец был зарегистрирован в парижской префектуре полиции: Элиман Мадаг Диуф. Но к рассказу Терезы Жакоб, который вы держите в руках, я не прибавила ничего существенного.
Возможно, это расследование обернулось неудачей. «Кем на самом деле был негритянский Рембо?» – гласит его название. Но знаем ли мы это теперь, перевернув последнюю страницу? Знаем ли, закрывая книгу, кем был на самом деле Элиман Мадаг Диуф, он же Т. Ш. Элиман? Я в этом не уверена.
Возможно, мы узнали кое-что новое о его приезде во Францию и о его жизни в Париже в определенный период, когда он написал «Лабиринт бесчеловечности». Наверное, эти сведения нельзя недооценивать, учитывая, что вся его жизнь окутана непроницаемой тайной. Мы узнали также о сложной структуре его романа, выстроенного из фрагментов множества других литературных текстов.
Не мне судить этого человека или его произведение. Эта миссия принадлежит потомству, если однажды оно заинтересуется «Лабиринтом бесчеловечности». Теперь мы знаем немного больше о житейских бурях, которые выпали на долю Элимана. Нам стало кое-что известно о его привычках, его характере, складе ума. О его блестящей эрудиции и одержимости литературой. Но достаточно ли этого, чтобы заглянуть в его душу?
После письма, которое Тереза Жакоб, по ее словам, получила от Элимана в 1940 году, он больше ни разу не дал знать о себе. С тех пор в нашей стране, как известно, произошло много трагических событий. Быть может, Элимана затянуло в этот водоворот. Но у нас нет возможности удостовериться в этом. Ничто не мешает нам верить, что он жив и здоров и однажды не без улыбки прочтет это расследование – а быть может, читает его прямо сейчас. Ничто не подсказывает мне, что он вернулся в Африку. Точно известно только одно (и Тереза Жакоб это подтвердила): настоящую родину, возможно единственную, он нашел в литературе.
Сейчас, когда я пишу эти строки, я думаю о нем, где бы он ни находился. И думаю также о тех, кто был его друзьями: о Терезе Жакоб и Шарле Элленстейне. Им я посвящаю это эссе.
Третья биографема
Куда пропал Шарль Элленстейн?
1
Подъезжая к Парижу, Шарль Элленстейн, разумеется, не
