бы обязан этим Сергею Васильевичу, что если бы Погорельцев ему разрешил прихватить, то Семен Семеныч и слова не сказал бы… Экая мелочь, сущий пустяк! Мышковский знает небось, сколько добра пропадает на стройках, ему не надо рассказывать сказки…
— Да возьмите, возьмите! — покусывал губы и морщился Погорельцев. — Киньте поверх машины и нащельники, и вот эти плахи…
Мышковский наконец уехал, пообещав «заглянуть» еще. Сергей Васильевич в душе усмехнулся: послал ему бог клиента! Хорошо, что скоро в отпуск, в тайгу, на медведя. Если выйдет так, как задумано, если будет «забита» берлога, то они с Сербиным в грязь лицом не ударят. Встряхнуть медведя за шиворот хоть и опасно, да проще, чем угодить Мышковскому, которому покровительствует сам начальник треста. А зачем угождать? Как жил, как шел прямопутно, так и живи, иди…
К концу дня Погорельцев, усталый, с неотпускающей головной болью, зашел в свой кабинет прибрать на столе, закрыть в сейф бумаги. Он опустился на стул, вытянул под столом ноги и что-то задел носком твердое слева от тумбочки. Заглянул: в серой бумаге лежал какой-то предмет цилиндрической формы. Взял, развернул… Вот тебе на! Бутылка молдавского коньяка.
— Лиходей! — вслух сказал инженер. — Это когда ж он успел? Я оставлял кабинет незакрытый, выходил, а он тут в бухгалтерии рядом подписывал квитанции. Ну и подсунул вот эту «визитную карточку»! Яким бородатый…
Погорельцев шагал по улице. В его портфеле лежала бутылка-подкидыш.
Жена как раз возвращалась с Оленькой из садика. Увидала дочка — побежала навстречу ему.
— Ты мне яблок купил?
— Оля, — сказала мать, — мы сейчас сходим с тобой за яблоками.
— А я хочу с папой!
— Мне надо сначала зайти ненадолго к Сербиным.
— Зачем? — нахмурилась Клавдия Федоровна.
— Каверза вышла.
— Какая еще?
— Потом расскажу…
Квартира Сербиных вызывала невольное восхищение у всякого, кто к ним заходил. Переступившего их порог встречало чучело токующего глухаря. Огромная птица сидела на спиле соснового сука. Чучело сделал сам хозяин, Владимир Изотович. Прихожая, коридор, вход на кухню сплошь были оклеены золотистыми обоями, привезенными хозяйкою, Валентиной Августовной, из Ленинграда. Она же и расписывала ванную комнату в такие тона и такими рисунками, что создавалось впечатление маленького, но уютного бассейна или аквариума. По краям ванну обрамляли морские камешки самых причудливых форм и цветов, а по стенам, в зеленоватой «воде», «плавали» разноцветные рыбки. Сам Владимир Изотович над художествами супруги посмеивался, но не перечил. Его увлечением было столярное дело. В комнатах размещались столы, шкафы и полки, каких в магазинах не продают. Все прилажено, пригнано, ни щелки нигде, ни задиринки. Ковров мало, а книг тысячи две…
Поднимаясь на третий этаж, Погорельцев подумал, что собственное его книголюбие сильно окрепло под влиянием Сербиных.
Открыла ему Валентина Августовна. Сегодня у нее был свободный, отгульный день, и она, как обычно, употребила его для улучшения квартирных удобств: стоит у порога в «малярном» костюме, с кистью в руках, в спортивной кепочке набекрень, румяненькая.
— Я так и думал, что ты «хибару» свою продолжаешь вылизывать! — сказал он. — Ты это какие опять «сигирийские» фрески наводишь? И так плечом прислониться некуда. Разукрасила!
— Проходи, — улыбнулась Валентина Августовна, поправляя светлые волосы изгибом запястья. — Можешь взять мазилку и помогать мне.
— Не получится. Художник из меня никудышний… А я к тебе с коньяком.
— Молодец! Скоро хозяин придет.
— Он мне не нужен.
— Как так? — Сербина опустила руки по швам, подняла удивленно плечи. — Вы с ним, случайно, не поссорились перед охотой?
— Такого не было никогда и, надеюсь, не будет… Скажи, как расценить такой факт? Приходит к тебе, например, незнакомый субъект, расправляет перед тобой павлиний хвост, хвастается напропалую дружбой с высоким начальством, получает оплаченный стройматериал, а уходя оставляет под столом в кабинете упакованную бутылку с «белым аистом» на этикетке. И я ее взял, но не выпил!
— Этот субъект чем-то обязан инженеру-строителю Погорельцеву?
— Пока нет.
— Значит, он хочет поддерживать с тобой отношения дальше.
— Так и сказал, что заглянет еще.
Они сели на кухне к столу. Валентина Августовна, не пряча усмешки, посматривала на взволнованного Сергея Васильевича.
— Скажи, пожалуйста, как нужно отнестись к этой бутылке с юридической стороны? Что это — взятка, подарок?
— Подношение, голубчик Сережа! — рассмеялась Сербина. — Как будто тебе никто за всю жизнь не ставил бутылки! Начнем с меня. Ты доставал мне лаки, эмаль, линолеум, клей, что-то еще такое. Потом я вас угощала с мужем обедом, наливками…
— Брось подтрунивать. Во-первых, за все это я платил, во-вторых, я помогал вам как друг. И как друг сидел за вашим столом.
— Ты когда потерял чувство юмора! Я ж пошутила… Кто он такой?
— Кандидат наук из политехнического. Фамилия — Мышковский.
— Знать — не знаю, но — слышала. Что строит — дачу?
— Конечно. Начальник треста адресовал его прямо ко мне.
— Ну чего ты печалишься? Не хочешь пить «белого аиста» — верни его Мышковскому. Если ты чувствуешь, что он клонит к мошенничеству, отвернись от него, поставь кандидата на место. Их у нас в городе, кажется, больше двух тысяч. А вообще — посмотри! Забавно все же, куда он клонит, чего он хочет? Не спугивай.
— Возиться не хочется. Нам скоро в тайгу забираться.
— Подумай…
Погорельцев застал жену и дочку за телевизором: смотрели мультики.
— Потом будет фильм про милицию, — сказала Клавдия Федоровна.
— Я детективы люблю, если они хорошие. Но сначала надо поужинать.
— Там щи и котлеты. Оля поела, я еще не хочу.
— Ты так совсем замрешь.
Клавдия Федоровна помолчала, вздохнула. Сергей Васильевич налил себе щей в тарелку до самых краев, обильно посыпал перцу, вынул из холодильника початую бутылку водки, наполнил рюмку, выпил и приступил к еде. На аппетит он не жаловался.
Оленька после мультиков убежала играть к соседской девочке. Послушная, умница, с четырех лет стала читать. Но задумчивая. Это, наверно, от матери. С матерью они ссорятся. Клавдия Федоровна иной раз строжится, когда и шлепнет слегка. Оленьке вовсе не больно, а плачет. Клавдия Федоровна не выдерживает притворных слез дочери, раскидывает руки и сладко зовет:
— Иди ко мне, моя крошечка. Иди, я тебя пожалею и поцелую.
И мир восстанавливается. Отец наблюдает умильные сценки и думает про себя, что это забавно.
Сергей Васильевич часто гуляет с дочкой, когда, конечно, погода хорошая, нет такой слякоти, как теперь. Они заходят в буфеты и магазины, пьют соки, покупают яблоки или арбузы по осени. Арбузы Оленьке нравятся больше яблок, ест их она до тех пор, пока не начинает икать. Тогда надо идти на диван, садиться и ждать, пока арбуз внутри «не растает»…
…Фильм
