утру небо очистилось, вызвездило. За шалашом в сене пищали мыши. Над мокрыми луговинами плавно стелился в полете лунь. Потянулись с кормовых мест утиные стаи.
Славно в тот выезд они поохотились!
В городе Погорельцев и Сербин жили в соседних пятиэтажных домах. Квартал был удобный: кинотеатр, магазин, кафе, огромный спортивный комплекс, где можно было поплавать в бассейне и попариться в сауне. И чем больше удобств и благ получали они от жизни в городе, тем сильнее тянуло их на природу. Эта осень со своими нескончаемыми ненастьями, грязью и слякотью могла у других любителей странствий отбить желание высовывать нос из теплой, уютной квартиры. Но Погорельцев со своим другом и мысли не допускал, что можно скоротать отпускные дни в городе. Наступит рано ли поздно пора ясных морозных дней, белых порош. А не наступит, так они умотают в тайгу и в такое неподходящее время. Погорельцев, конечно же не без хлопот, купил лицензию на медведя, выписал ее на пышкинские угодья. Он надеялся там на поддержку колхозного председателя Петра Петровича Кошелева, у которого Сергей Васильевич строил в хозяйстве телятник. Человек на слово крепкий, без суеты, хозяин, каких поискать, Кошелев обещал помочь «застолбить» берлогу через местного егеря. До отпуска им с Сербиным оставалось не более трех недель. Оба считали деньки, готовились исподволь, старались успеть с делами на производстве. В строительном управлении было много незавершенных объектов, год подходил к концу, приходилось «покряхтывать». Погорельцев на себе это чувствовал: рабочего дня не хватало.
Погорельцев не считал понедельник самым тяжелым днем в неделе. Но именно так случилось, что предотпускной понедельник дал начало многим волнениям и неприятностям.
К Сергею Васильевичу на работу явился в двенадцать часов высокий грузный мужчина в мокром плаще и шляпе, обнажил лысую голову и церемонно представился:
— Борис Амосович… Разрешите присесть? Спасибо! Набегался за день так, что и в такую собачью погоду жарко. Если б я знал, что значит построить дачу, в жизни не взялся бы! Как струны, жилы звенят…
— Вы из какой организации? — спросил Погорельцев, отмечая в душе, что посетитель не производит приятного впечатления.
— Я, понимаете, к вам, Сергей Васильевич, — сказал он весомо, значительно, заглядывая при этом в бумажку, уточняя, видимо, имя и отчество инженера из отдела комплектации. — Именно — к вам! И по личным делам!
На крупном лице Бориса Амосовича бисерно выступил пот, а может быть, это были капли уличной сырости. Он вынул из кармана скомканный платок в широкую черную клетку, обмахнул щеки и лысину, коснулся ушей, тоже крупных, как все черты его лица, подбородка и шеи, уже начинающей дрябнуть.
— Вы Семен Семеныча знаете? — продолжал баском Борис Амосович. — Ну, конечно, конечно! Ваше большое начальство, ваш бог. А бога, как утверждают церковники, не могут скрыть ни деревья, ни горы. Бог, мол, виден даже за горизонтом!
Погорельцев сел поудобнее, но ни слова не вымолвил — слушал.
— Значит, начал я строить дачу. Столько возни! — дачник стукнул ладонью по шее: получился довольно звонкий шлепок. — И гвозди, и скобы, и плахи, и рейки — все вот на ней, на вые! И постоянный вопрос: где взять, достать? Да и цены! Карман выворачивают! Но, себе думаю, одолею, переживу. Я оптимист до мозга костей.
— Вы что-то у нас хотите приобрести? — Как человек деловой, Погорельцев не любил много слов там, где достаточно нескольких.
— Уже приобрел! Уже выписано и оплачено! Краска, олифа, цемент, фальцованный тес и… кровельное железо. Хотел бы все это сегодня же получить!
Взглянув на часы, Погорельцев кивнул:
— Только после обеда получите. Готовьте транспорт и грузчиков.
— Будут! Очень рад, что меня к вам послали! — Его лицо выражало восхищение. Изогнув белесые брови, отчего лоб наморщился, Борис Амосович навалился туловищем на стол, приблизился к Погорельцеву и произнес, понизив голос до полушепота: — Там во дворе моя легковая машина… Не хотите ли перекусить? Яблоки есть, салями, голландский сыр, ну и, конечно, хлеб наш насущный… Могу предложить рюмку-другую коньяка. Я бы охотно с вами, но — за рулем!
Погорельцев перевел дух, будто вынутый из холодной воды: так накатил на него словесным потоком Борис Амосович.
— Не утруждайте себя напрасно, — несколько даже смутился инженер Погорельцев. — Вы — за рулем. Я — на работе. И вообще коньяк не по мне.
— Предпочитаете, значит, водочку? — привскочил посетитель, и по лицу его растеклось удовольствие. — Согласен. Чертовски с вами согласен! Дешевле и злее! Но коньячок, с позволения сказать, расширяет сосуды лучше, не дает резкого торможения. Если, к примеру, у вас гипертония, скажем, как у меня, то сердце надо щадить. — Он вскинул левую руку, прищуристо посмотрел на часы. Щеки от возбуждения пылали. — Итак, обеденный час. Я к вам еще наведаюсь. Семен Семеныч очень хвалил мне вас, говорил, что мы обо всем можем договориться. Наилучшего мнения об инженере Погорельцеве, да-с!
Борис Амосович поднялся, чтобы уйти, но заинтересованный Сергей Васильевич остановил его.
— Вы с ним вместе служили, учились, работали, с Семеном Семеновичем-то? Или, быть может, он вам родней доводится? — Погорельцев передвинул под столом ноги.
— Ни то, ни другое! А просто однажды… была у него ко мне, кандидату наук Мышковскому, маленькая нуждишка. Сын его учится в нашем политехническом институте, ну и… много, знаете, пропускал лекций, оброс долгами-хвостами, и вот уж грозило ему отчисление… Отец пошел хлопотать, и судьба навела Семена Семеновича на меня!
Какое солидное, многозначительное выражение лица стало вдруг у Мышковского! Брови полезли на лоб, глаза округлились, смотрели теперь поверх головы Погорельцева. И Борис Амосович продолжал доверительно:
— Я человек отзывчивый. Если ко мне обратилось такое лицо, как Семен Семенович, за мной дело не станет. Навел я мосты, навел! Но это все между нами, Сергей Васильевич… Договорился с одним, с другим… Подержали на коврике неуспевающего сударя-студента, по-отечески пожурили и… положеньице выправили! Семен Семеныч благодарил меня и просил обращаться, если какая нужда… Вот оно так все и было! Простая житейская ситуация. Куда деваться! Все мы оплетены невидимыми проводами… Люблю профессию строителя! Как сам стал строиться, так втройне возлюбил!..
У Погорельцева в этот день был плохой аппетит, ломило затылок. А тут еще Мышковский… После обеда они с ним бегали по складам, выбирали тесины получше — незаветренные, сухие, непокоробленные. Инженер даже сам помогал ему их грузить, лишь бы скорее спровадить назойливого Бориса Амосовича.
В углу двора отдела комплектации, под забором, лежали в беспорядке нащельники. Мышковский стал охать, что вот и они б ему пригодились, и лишний десяток плах тоже не помешал бы, что он был
