становится объектом безобидных и неназойливых шуток. Его не бьют даже тогда, когда он пытается выкидывать фокусы. Его не трогают и пальцем, несмотря на то, что каждый раз он стремится всучить прохожим крупно исписанные листы, вырванные из школьной тетради. Что в этих листах, естественно, никого не интересует. В противном случае Тарлыкова вполне могли бы привлечь за распространение… Но что с него взять?.. Прохожие снисходительно улыбаются. И подают ему, как принято у нас, на пропитанье: пятачок, конфетку, остаток пирожка либо огрызок яблока.
— А-а-ву-у! — кричит будто бы им вслед этот странный человек в дырявом кителе.
— Что? Мало? — журят его прохожие мягко. — А ты разжуй, будет много. Ишь какой лоб разъелся. И, конечно, не работает? Иди лучше камни поворочай. Чем, понимаешь, мычать на базаре!
Однажды, по слухам, Алексей побывал в Астахове. На рассвете ворвался в музей своего имени, и как сторожа ого метлами ни колотили, не ушел, пока не пришпилил к трехметровому портрету «художника А. Тарлыкова» вздорную записку: «Здесь был Тарлыков. Не скучайте, козлы. Борьба продолжается!» Убегая, полоснул крест-накрест опасной бритвой бессмертное произведение, картину «Без названия», и этим, разумеется, непоправимо изуродовал достояние всемирной культуры.
Иногда, рассказывают, Алексея в Барденевске видят на городском кладбище. Здесь он, праздный, не обремененный никакими обязанностями перед обществом, бросившись с маху и растопырив руки, лежит подолгу на двух могилах, как бы обнимая их, — словно пытаясь соединить то, что соединить уже вовеки невозможно…
Мы же, в свою очередь, посещаем его могилку в Астахове. Мы — это Савелий Огольцов, Костя Байков, Ананий Бореев и я. Костя Байков не пьет в этот день. Бреется. И переодевается в чистую рубаху. Ананий и Савелий уже давно не бреются. И в остальном они столь же невыгодно отличаются от Байкова. Сближает их только общность цели. Во все советские, а также крупные религиозные праздники они приходят сюда, к фиктивной могилке лже-Тарлыкова. (Я, по вполне понятным причинам, тайну его не открываю, хотя очень и очень многое за это время передумал). Приходят и молча сидят, пока угрюмый Ананий не заведет какой-то, один и тот же, заунывный мотив, и тогда они подтянут, не помня слов, однако на редкость созвучными, хриплыми, пропитыми голосами. Потом Ананий подымется, перекрестит размашисто могилку и себя самого, ударяя заскорузлыми пальцами в живот и в лоб. После этого повалится в телегу, стегнет своего бессловесного Федулку, и они поплетутся, растворяясь в поднятой стертыми копытами дорожной пыли, в дождевых брызгах, либо в снежном мельчайшем прахе…
Мы разойдемся молча. Я запрусь в доме, останусь на ночь и буду пить в одиночку, зная, что уже никогда не постучит в мое окно ни один возмутитель спокойствия.
И так все время: зимой ли, осенью или летом.
Господи, какая же тоска в этом доме, в этой сырости за стеной, в этой жаре, в этом лютом холоде, думаю я, накидывая стальной крючок на стальную дверную петлю. Господи, как я устал, я ведь падаю, я умираю от лжи! Господи, да неужели вечно будет падать этот вертикальный и бессмысленный снег, будет стоять этот невыносимый зной, будут длиться эти нескончаемые небесные хляби?
Неужели ничего-ничего не переменится, не колыхнется в этом мире?
Я сажусь к пустому столу. Я вспоминаю песни Анания. Я пою его песню, и звуки отдаются в пустом доме дико и мертво.
Мужики там все злые,
Топорами секутся.
А по будням там дождь…
И по праздникам дождь…
Нет. Не петь мне хочется. Я знаю теперь, что стряслось с Алексеем. Я знаю, почему они забыли все слова.
Господи, да неужели ж? Неужели?..
Из документов, составленных или найденных впоследствии:
«…Речь… о том, какие непредсказуемые результаты может вызвать одно только присутствие в районе такого… человека. Кто, кто в силах дать ручательство, что завтра или через неделю он не окажется способным уже и на преступление?.. Безнравственность, полнейшая развращенность этого человека, — неужели эти качества могут вызывать у кого-либо симпатию?!»
(Из докладной записки П. С. Прохожева.)
«…Узнав о случившемся, я был потрясен. Этот человек был талантлив, но оставался всегда простым и отзывчивым. Он был наделен великой душой. Но был щепетилен и в мелочах. Лично я многим обязан этому замечательному, светлой души человеку… Великолепные образчики высокого служения своему долгу преподал он всем нам. Весь свой талант, ум, чистоту своей души, святость по отношению к своим гражданским и человеческим обязанностям — все это он передал, оставил нам в наследство. Будем же его достойны!..»
(Из надгробной речи П. С. Прохожева.)
«…Здесь он жил и работал. Как будто не обсохла еще кисть и не остыли краски на мольберте. Словно бы оставил он лишь на мгновение свою мастерскую, но сейчас вернется в компанию своих верных друзей, к своим любимым картинам… Нет, никак нельзя представить, что его уже нет с нами…»
(Из репортажа «Завещание большого таланта», опубликованного в районной газете «Вперед».)
«Землякам художника пора бы подумать и о большем. Немало мест, освященных его присутствием, найдется и в областном центре, и в маленьком поселке Астахово, где жил и работал он в последние годы. Эти места дороги всем нам: почему бы и не увековечить нашу память соответствующими мемориальными табличками? Не излишним оказалось бы поразмыслить и над возможностью установления памятника…»
(Из лекции, прочитанной П. С. Прохожевым в Проворовском университете.)
«Из скупых, не блещущих красноречием рассказов его земляков складывается портрет человека незаурядного, наделенного не только большим талантом, но и щедрой, открытой душою…»
(Из экспозиции областного краеведческого музея.)
«…Мы привыкаем постепенно к мысли, что его уже нет рядом. Но по-прежнему, я считаю, невозможно привыкнуть к его миру, к миру, подаренному нам художником. Невозможно, потому что картины его нельзя постигнуть до конца… Вглядываюсь, приходя часто сюда, в музей, в самую, пожалуй, знаменитую: «Жизнь продолжается». И каждый раз — открытие! Казалось бы, сюжет — изначально однозначный и трагичный. Но сколько света удалось извлечь художнику и из самых темных красок! Жизнь продолжается! Это утверждение и открытая воинствующая борьба с силами, угрожающими человечеству. Это и предостережение: нет на земле места, укрытого от беды. Из самых глубин художник невероятным усилием своего могучего таланта прорывается в свет и лучезарность истинно гармоничного бытия; доверительность тона, тональность надежды и добра, открытые миру, чистые, несмешанные краски: они идут напрямую из сердца, из глубины
