И сама поймешь. Видишь, как мы смотримся вместе? Мама тоже это заметила. Сама говорила. Знаешь, ведь это редкость, чтобы люди были так счастливы.
Я поцеловала его в щеку. И позволила себе отдаться этому чувству. Поверить, что у нас с ним прекрасный роман.
– Ты хоть понимаешь, какой ты замечательный? – спросила я, положив голову ему на плечо.
Чарли улыбнулся, не отрывая глаз от озера.
– Может, однажды пойму.
На следующий день, пятнадцатого июля, проснувшись, я сразу потянулась к Чарли.
– Послушай, мне надо тебе кое-что сказать.
Мы спали на раскладном диване в доме его родителей.
Чарли сонно перевернулся на другой бок. И я внезапно поняла, что была жестока к нему. Что сейчас я совершу ужасный поступок.
– Я получила работу. В Бостоне. Приступаю в сентябре.
Он сел, заморгал.
– Ясно. То есть у нас еще полтора месяца?
– Первого августа я улетаю домой.
До Чарли постепенно начало доходить. Он судорожно сглотнул.
– Значит, времени у нас почти не осталось.
– Да.
Он сидел не шевелясь, на лице читалась паника.
– Почему ты здесь не можешь работать? В Мэдисоне куча предложений.
– Я же всегда хотела вернуться в Массачусетс.
– Лея, но у тебя же токсичная семья. Разве тебе не лучше будет остаться здесь? С людьми, которые тебя любят и поддерживают?
– Я уже приняла предложение.
Чарли рухнул на подушку и закрыл глаза.
– Чарли?
– Не знаю, что буду делать без тебя, – безжизненно пробормотал он.
И долго лежал вот так – глаза закрыты, тело, теперь более загорелое и окрепшее от работы на стройке, словно свела мучительная судорога.
Наверно, надо было что-то сказать, но я не могла подобрать слов.
– Ты меня бросаешь? – еле слышно выговорил он.
Давно уже он не задавал мне этот вопрос.
– Нет.
Он открыл вспыхнувшие надеждой глаза и потянул меня к себе.
– Ладно. Тогда мы что-нибудь придумаем.
Всю следующую неделю я распродавала мебель, собирала вещи, отправляла в Бостон книги, выбрасывала мусор. Чарли, заглядывая ко мне, старательно избегал темы моего отъезда и никак не комментировал изменения в квартире – голые стены, опустевшую кухню, общий угнетающий вид. Но вот из гостиной пропали кресла. И Чарли, войдя в комнату, где не осталось ничего, кроме коврика, подавленно сгорбился.
– Грустно, правда? – спросила я.
– Жаль, не успел еще разок посидеть в той страшной развалюхе.
Я растянулась на полу.
– Еще коврик остался.
Чарли лег рядом.
– Мама говорит, мы могли бы в сентябре съездить в Бостон к тебе в гости. Она всегда мечтала побывать в Новой Англии. Зеленый край, все такое. – Чарли подкатился ко мне поближе. – Мне кажется, отношения на расстоянии пойдут нам на пользу. Я смогу уделять больше внимания работе и музыке, ты – творчеству, а при встречах мы будем полностью отдаваться друг другу. И время, проведенное вместе, наполнится новым смыслом.
Я кивнула, но ничего не сказала.
– Ты с кем-нибудь еще такое чувствовала? – спросил он. – Такую связь?
– Нет, никогда.
– Я много думал и понял, это не важно, что мы будем далеко друг от друга. Ночами я закрываю глаза, думаю о тебе – о нашей любви, о том, что она существует на самом деле, – и этого мне достаточно, чтобы прожить еще один день.
– Но ведь нельзя, чтобы я была единственным, что дает тебе стимул жить.
– Конечно. Но с тобой жизнь гораздо лучше. Ради тебя стоит терпеть все остальное дерьмо.
– И у меня так же, Чарли.
– Ни с кем у меня такого не было.
Я не ответила. Все его слова были самообманом. Как, собственно, и сами наши отношения. Но какой смысл говорить правду? Он рядом, я ощущаю все то же электричество между нами, а оно-то реально. И никогда не исчезнет. Держась за руки, мы смотрели в потолок и дышали воздухом Норрис-корт. Мы прожили здесь вместе почти год.
Разбирая вещи, я наткнулась на тетрадь Чарли с тренингами из реабилитационного центра «Безопасные небеса». Вверху страницы стоял заголовок: «Триггеры». Далее шли мелкие неразборчивые записи, сделанные тупым карандашом.
ВРЕМЯ/МЕСТО/ЧЕЛОВЕК/ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, ПОСЛУЖИВШИЕ ДЛЯ ВАС ТРИГГЕРОМ.
Роан.
ЧТО ВЫ В ЭТОТ МОМЕНТ ПОЧУВСТВОВАЛИ?
Что я неудачник.
ЧТО ИМЕННО В ДАННОЙ СИТУАЦИИ СРАБОТАЛО КАК ТРИГГЕР?
Он успешный, талантливый, пишет лучше меня, в жизни все схвачено.
КАК ИМЕННО ПРОЯВИЛИСЬ ЭТИ ЭМОЦИИ? ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ?
Жизнь дерьмо, пустая трата времени – захотел ширнуться.
КАКИМИ СПОСОБАМИ ВЫ МОЖЕТЕ НАПРАВИТЬ ЭТИ ЭМОЦИИ В ПОЗИТИВНОЕ РУСЛО?
Я могу научиться еще лучше играть на гитаре. Отдаваться своим собственным увлечениям.
Роан придурок.
Я ничего не знаю о его жизни, может, ему тоже нелегко.
У меня сердце замирало, когда я читала ответы Чарли. Тетрадку я убрала в папку и положила к своим вещам.
В последний вечер в Мэдисоне Чарли заехал за мной, чтобы отвезти на ужин к своим родителям. Я вышла из квартиры, он уже курил во дворе, одетый в слаксы и розовую рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. Для рубашки было, пожалуй, жарковато, он весь взмок, но все равно казался очень красивым. Опрятный, чисто выбритый, такой притягательный, что хотелось прижаться к нему всем телом. Бросив окурок на землю, он раздавил его ботинком и быстро обнял меня.
– Привет.
– Привет.
– Я очень нервничаю.
– Почему?
Я напряглась. Столько всего могло пойти не так – поссорился с Фэй, уволили с работы, что-то случилось у врача.
– Я тебе кое-что купил, но не знаю, понравится ли.
– Правда? – расцвела я.
Чарли редко дарил подарки. Мог прихватить на заправке шоколадку или нарвать цветов в чужом саду, но не более.
– Ага, – он взял меня за руку. – Но вручить хочу не здесь.
Мы пошли в Гиддингс-парк, забрались на небольшой поросший травой холм, с которого открывался вид на озеро Мендота. Тут, под старым корявым деревом, стояла скамейка, на которой я любила читать. Сегодня она пустовала. Мы с Чарли сели и стали смотреть на озеро – глубокое, темно-синее, с уже дрожащими на воде у берегов бликами вечерних огней.
– До того как встретил тебя, я думал, что уже не раз любил, – признался Чарли. – Но теперь я знаю, что это была лишь страсть, увлечение. А может, мне просто ужасно не хотелось быть одному, – серьезно, без снисхождения к себе выговорил он. – Лея, ты видела меня не в лучшей форме, но ты была рядом и в самые счастливые моменты моей жизни.
Я вдруг поняла, что вижу нас как будто со стороны. Двое высоких молодых людей сидят, скрестив ноги, обхватив колени руками и повернувшись друг к
