Я думаю о них обоих – о Нате и Скае – двух изувеченных детях в темной комнате. В этот момент между ними вспыхнула особая связь: еще до того, как я узнал о существовании обоих.
Но ярость вновь впивается в меня своими кривыми когтями.
– Нет, – шепчу я сквозь стиснутые зубы. – Это не дает тебе права. – Я почти падаю в обморок. Но мне нужно дочитать. Я должен узнать все.
После ареста его отца Нейт кончает с собой. Выясняется, что он пробирался по ночам в спальни детей и фотографировал их во сне. Он – Человек с кинжалом из Зеркальной гавани. В университете поведение Уайли становится все более неуравновешенным, а его одержимость Скандаром превращается в помешательство. Так что наш герой начинает подозревать правду: Уайли был Спасателем, а отец Нейта невиновен.
Уайли бежит из колледжа, а Скандар следует за ним в Зеркальную гавань, где у них происходит столкновение в той самой пещере, где обнаружили женщин в бочках. Уайли нападает на Скандара, который, защищаясь, убивает его. Призрак первой убитой женщины, Ребекки, утаскивает Уайли в глубины океана. В конце Скандар и Хелен понимают, что влюблены. История завершается.
Я стою на нетвердых ногах. Дыхание частое, перед глазами темные и светлые пятна. Мне нужен воздух. Спотыкаясь, я спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу, где дует свежий ветер. Я слышу ворон на флигеле наверху. Тут я понимаю, что по-прежнему держу в руке полароид. Я отшвыриваю его как можно дальше. Его подхватывает ветер, и он опускается на газон перед кампусом.
Я яростно вытираю слезы рукавом. Делаю глубокий вдох.
– Да пошел ты к черту, Пирс! – громко кричу я пустому двору. Я скрючиваю пальцы, представляя, как сжимаю его глотку. – К черту тебя! К черту! – ору я. Черные птицы пестрят в небе, как конфетти.
Сразу после этого я снова подбираю полароид и стряхиваю с него росу. Я должен оставить его себе. Сохранить. Я велю себе каждый раз смотреть на него, когда злюсь. Скай считает, что это дало ему право своровать мою историю.
– Нужно было убить тебя, – говорю я вслух. – Она моя. – Или была моей. Я уже чувствую, как она ускользает от меня. Теперь нет смысла пытаться что-то написать. Скай меня опустошил.
Я четко и ясно понимаю, что должен сделать. Я найду Ская. Я вернусь в Свистящую бухту.
Перл
1993
Перл делает сэндвич с тунцом. Она планирует выпить с ним стакан молока. Простые удовольствия. Она счастлива. Лето заканчивается, и город кажется необыкновенно живым. Этот нью-йоркский день выглядит как блестящий солнечный пятак.
Она видит на определителе телефон Харпер, и ее сердце подскакивает. Прощена, – думает она. Харпер на самом деле не особо разговаривает с Перл – но сегодня как будто можно позволить поверить в чудо.
Перл слизывает с пальца тунец и отвечает.
Сначала она думает, что ошиблась, потому что голос на другом конце провода совсем не похож на Харпер. Он надтреснутый, дыхание тяжелое. Это голос призрака. Харпер плачет.
– Что такое? – спрашивает Перл. – Господи, Харпер, что случилось?
Когда Перл слышит, что он мертв, она опускается на кухонный пол.
Харпер говорит ей прямо в ухо:
– Ты это сделала.
Перл чувствует, что пол мокрый. Молоко разливается вокруг нее прохладной призрачной лужей. Порванная коробка лежит рядом. Видимо, она ее уронила. Вздрогнув, Перл понимает, что до сих пор держит в руке трубку, и аккуратно опускает ее на рычаг на стене. На другом конце больше никого нет. Харпер уже давно бросила трубку. На кухне пахнет тунцом, и ее руки пахнут так же. Почему? Перл смутно припоминает, что делала сэндвичи, когда ответила на телефон. До конца жизни от одного запаха тунца ее будет мутить.
Перл сосредотачивается на том, что он мертв. Она уже давно не испытывала такую боль – на самом деле со смерти матери. Она рассматривает этот факт с отвлеченным интересом. Хорошо бы сейчас блокнот и ручку. Это довольно увлекательно.
Проходит некоторое время, Перл вытирает лицо – интересно, она и не заметила, что плакала, – и собирает молоко с пола бумажным полотенцем.
– Если существуют подходящие дни для колдовства, – говорит она своей пустой квартире, – то сегодня.
Эта хрень не работает, ни разу не срабатывала. Перл пробовала ее со своей матерью. Она использовала ее жемчужину – ту, которую вытащила из сережки. Но ничего не вышло.
Но тогда после ее смерти прошло больше десяти лет. Наверное, время должно иметь значение? Он только что умер – свежий труп! Перл крепко задумывается, а потом смеется. Ну конечно. Она знает, где всегда сможет найти его – даже после смерти.
Перл идет в гостиную. «Гавань и кинжал» смотрит на нее с книжной полки. Обложка жутковатая. Багор в лодке, ночное небо над волнами. Кроваво-красные буквы. Почему-то удвоение в слове «кинжал»[13] неприятно напоминает два открытых глаза. Его имя разбросано по всей книге. Она может использовать ее.
Перл подходит к бару. Берет нож, которым обычно режет лимоны, и прокалывает себе палец. Это больнее, чем она ожидала, и Перл смутно припоминает какую-то теорию, что скорбь обостряет физическую боль. Она ждет, пока кровь капает в винный бокал. Она вынимает пробку из первой попавшейся бутылки и отпивает из нее. Перл перекатывает вино во рту, а потом выплевывает в бокал. У нее нет никакого плана, она действует инстинктивно, просто используя то, что есть под рукой. В такое же гипнотическое состояние она погружается, когда пишет.
Перл знает, что ей нужно теперь. Она аккуратно достает куклу из прикроватной тумбочки. Ее зубные глаза смотрят на нее безо всякого выражения. Она выдирает несколько его драгоценных волосков из локона, который специально держала отдельно. Заворачивает их в письмо. Из той же тумбочки достает жвачку. Какое-то время держит ее во рту. Она холодная и твердая и совсем не напоминает его рот.
Зайдя в ванную, Перл открывает «Гавань и кинжал». Она находит кусок про него и аккуратно подчеркивает слова кровью
