себя как местные жители и ехать ночью без огней, с ПНВ.
Я наклонился вперед и щелкнул выключателем на приборной панели, который отключил все цепи освещения машины, после этого ни одна из фар Пинки не загоралась, даже стоп-сигналы. Мы натянули наши шемаги, клетчатые арабские платки, на лица, пока не остались видны только наши глаза. Затем мы привели в разбойничий вид нашу разношерстную униформу.
Мы в последний раз проверили наше оружие: наши личные штурмовые винтовки и пистолеты; магазины; патроны; гранаты; гранатометы; ракетные установки; плюс четыре единых пулемета и два крупнокалиберных пулемета, установленных на машинах. Наконец, мы включили наши ПНВ и подождали, пока наше зрение привыкнет к размытому флуоресцентно-зеленому сиянию чужого мира.
Мы тронулись с места и обогнули американскую штабную машину, продвигаясь вперед, пока не оказались в 2 километрах к северу от моста через канал Саддама. Приближаясь к Т-образному перекрестку, мы сбавили скорость, высматривая последние машины американского Корпуса морской пехоты. Но там не было ничего, что мы могли бы обнаружить, в любом направлении.
Мы осмотрели окружающую местность сначала с помощью нашего ПНВ, а затем с помощью тепловизоров «SOPHIE», но не увидели ни одного «Амтрака», «Брэдли» или «Абрамса», который мы могли бы разглядеть. Мы решили, что либо командир роты «Чарли» ошибся относительно расположения своих последних машин, либо взвод переместился. Мы сделали паузу на несколько минут, чтобы коллективно обсудить ситуацию. Мы не видели никаких признаков последних американских позиций, но в равной степени мы не видели и признаков врага. Насколько мы могли судить, ничего не изменилось ни в разведсводке, ни в состоянии дел.
Если бы мы получили какие-либо конкретные предупреждения от американцев о том, что впереди нас находятся иракские позиции, тогда нам пришлось бы повторно ознакомиться с планом миссии. Возможно, мы бы предпочли попробовать трассы, которые уходили на восток, держась в стороне от основных дорог. Но как бы то ни было, рота «Чарли» находилась здесь уже несколько часов и ничего не видела. Мы решили, что, должно быть, вступили на какую — то ничейную территорию, что мы миновали американскую линию фронта и оказались на неизведанной территории, но все же я чувствовал достаточную уверенность в том, что будем двигаться вперед.
Американские войска ездили на «хамви», «Амтраках», «Брэдли» или «Абрамсах», которые были неуклюжими бронированными монстрами, и их нельзя было не заметить. Мы казались карликами на Пинки. Мы ехали в машинах с открытым верхом, закрыв лица шемагами, и были одеты в пеструю униформу. Мы рассчитывали, что сможем проскочить мимо любых иракских позиций, которые могли там находиться, и те, кто нас увидит, примут нас за элитное подразделение иракской Республиканской гвардии или что-то подобное. Голосованием мы решили продолжить.
Было 17.30, когда мы повернули на Т-образном перекрестке, направляясь на восток, начало короткого объезда, который должен был вывести нас с трассы № 8 на трассу № 7 — автостраду, ведущую до Калат-Сикара. Аэродром находился в 120 километрах к северу отсюда, и у нас было девять часов, чтобы добраться туда и обеспечить высадку десантников в их час «Ч». Все это было выполнимо.
В суматохе, пытаясь определить местонахождение последних дружественных позиций и получить от американцев какую-нибудь полезную информацию, мы с Трикки забыли провести сеанс связи и отправить наш доклад в 16.00. Если мы не отправим его, то запустим процесс, который заставит штаб-квартиру Следопытов считать, что мы скомпрометированы и находимся в бегах, и подать сигнал командам ПСС. Но мы не понимали, что пропустили свой сеанс связи. Мы двинулись на север, в темноту и неизвестность
Глава 15
Почти бессознательно наши чувства чрезвычайно обострились по мере того, как мы продвигались вперед. Мы покинули район прикрытия Корпуса морской пехоты США и оказались здесь сами по себе. Но мы были здесь не для того, чтобы исследовать этот район. Аэродром Калат-Сикар манил нас вперед, и он был нашей целью. Мы направились на восток, дорога проходила по открытой сельской местности. Вокруг нас были густые пальмовые рощи, а густой подлесок перемежался тенистыми очертаниями низких хижин с глинобитными стенами и строений, похожих на фермы.
Мы были крайне настороже в отношении присутствия любых американских машин на случай, если они проехали Т-образный перекресток. Последнее, что нам было нужно, — это боевая машина пехоты «Брэдли», открывающая по нам огонь. «Брэдли» может похвастаться множеством устрашающего вооружения, которое может разорвать наши Пинки в клочья за считанные секунды. Но там не было никаких признаков чего-либо. Никакой американской брони. Никаких иракских военных позиций. Никаких гражданских лиц. Ничего.
Мой мозг чувствовал себя необычайно спокойным, безмолвным и ясным. В моей голове не проносилась сотня разных мыслей, как это часто бывает на тренировках. Это было похоже на форму медитации, это погружение в ночную обстановку и наше окружение. Я открывал свой разум и чувства любым изменениям в атмосфере и обстановке, и я был сверхчувствителен к любому ощущению угрозы. Но там не было ничего, что я мог бы обнаружить.
Мы подъехали ко второму Т-образному перекрестку, где трасса № 8 пересекалась с трассой № 7. Именно здесь мы должны были повернуть на север, и это завершило бы короткий круг по окраинам города. Тогда мы оставили бы Насирию позади. Объезжая перекресток, мы сбавили скорость до ползания, и в этот момент я увидел первое капитальное здание, которое мы увидели с тех пор, как покинули передовые позиции США.
Прямо к востоку от шоссе 7 находился большой комплекс с глинобитными стенами. Там было темно, как в могиле, и казалось, что здесь совершенно безлюдно. Но все же в этом месте было что-то зловещее, и я чувствовал, что оно представляет реальную опасность и… почти зло. Это было странно, но ощущение черноты, исходившее от этого места, было больше, чем просто видимым. Я мог это чувствовать.
Холодок пробежал у меня по спине, когда мы начали пробираться мимо с предельной медлительностью. Мы ползли со скоростью 30 км/ч, наши 2,5-литровые дизельные двигатели тихо урчали в тихом ночном воздухе, наши шины издавали едва слышный гул на асфальте. Мы тренировались, тренировались и тренировались для такого бесшумного вождения. Секрет заключался в том, чтобы не делать резких движений с Пинки — никаких шумных ускорений, ни рычания двигателей, ни скрежета передач, ни хруста шин на дороге. Все было гладко и тихо, и мы были беззвучны, как ветер. Легкий порыв ветра скроет наше прохождение.
И тут я услышал это. Голоса. Это был всего лишь слабый обрывок арабского, повисший в прохладном воздухе пустыни. Я настроился,
