если мы поставим свой «шатер» в чистом поле, вспомнились также слышанные мной еще в Испании разные байки о туристах, якобы застигнутых врасплох и убитых марокканскими разбойниками. Этой ночью вокруг нас не было ни цементных стен, ни гостеприимных дехкан, приглядывающих за нами. Ларри, однако, сохранял слоновье спокойствие.
— Что сказать, марокканцы добры и радушны. — Он зевнул. — Детки — вот это проблема, но и они вряд ли отважатся бродить по полям в самую полночь. Не о чем беспокоиться, Барб. Забудь все эти россказни.
Минут через десять мы услышали приближение людей. Я схватилась за собачий репеллент. Голоса, сопровождавшие шорох шагов, резко стихли возле самой нашей палатки. Затем наступило долгое мучительное молчание. По всему моему телу выступили бисеринки холодного пота. Кто знает, сколько их там, гадала я. Почему они замерли? Почему затаились? Снаружи — ни шороха, молчание казалось бесконечным. И вдруг — знакомые звуки: «планкити-планк, планкити-планк, планкити-планк». Все мое существо охватило теплое чувство облегчения. Наши друзья негромко запели-заныли, и вскоре мы с Ларри провалились в сон.
Поутру, к завтраку, к нам забрел марокканский «ковбой» со своей коровой. Чтобы согреть скотинку, юноша первым делом сложил небольшой костерок из принесенного с собой хвороста, затем подсел к нам. Мы предложили ему кусок сыра, который он немедленно насадил на конец длинной тонкой хворостины. Присев на корточки у костра, парень принялся поджаривать сыр. Вскоре сыр превратился в горячий резиноподобный комок, такой мерзкий на вкус, что даже корова не сразу сообразила, как с ним поступить, когда парень с отвращением запустил в нее плавленым шариком. Жестом попросив еще кусочек, «ковбой» на этот раз отправил его в карман бурнуса, про запас.
После завтрака Ларри чистил зубы. На физиономию парня наползло выражение полного недоумения. Приблизившись к Ларри нос к носу, он с недоверием наблюдал за тем, как тот орудует щеткой во рту. К полной его неожиданности Ларри вытащил щетку, растянул губы в улыбке и с силой сплюнул сквозь зубы струйку белой вспененной пасты. Наш приятель залился диким смехом, заскакал вокруг своей коровы, хлопая в ладоши и тыча пальцем в пенистую улыбку моего мужа.
Вскоре после того, как мы двинулись в путь, на дороге показалась развилка, не обозначенная на наших картах. Надписи на указателях были сделаны исключительно на арабском, и мы с Ларри глубокомысленно изучали их.
— Ну и как по-твоему? — спросил наконец Ларри. — Что больше похоже на «Фес»? Каракульки на том, что справа, или на том, что слева?
Пока мы занимались исследованием «каракулек и загогулинок», двое юных козопасов с близлежащих лугов подбежали к нам поглазеть на наши велосипеды.
«Фес?» — спросил Ларри, указывая налево, то бишь в том направлении, где, по его мнению, должен был находиться Фес. Оба они дружно закивали. «Фес?» — переспросил он снова, на сей раз показывая направо. Мы уже хорошо усвоили, что некоторые дети утвердительно кивают в ответ на все, о чем бы их ни спросили; вот почему для пущей надежности мы всегда устраивали двойную проверку. Помотав головами, мальчишки снова указали налево.
К полудню до Феса оставалось каких-то двадцать миль. Земля пересохла и пылила, температура перевалила за восемьдесят. Я же упорно катила вперед в своих трениках, пока наконец не выдержала.
— Придется снять эти штаны, — на ходу прокричала я Ларри.
— Скрести пальцы. Сейчас проверим, что бывает, если женщина щеголяет в шортах в исламской стране.
Съехав с дороги, я пристроилась за валунами и поспешила переодеться еще до того, как начали «материализовываться» первые любопытствующие. Я вернулась на трассу в футболке с короткими рукавами и в черных «велосипедках», которые все же были намного длиннее спортивных шорт.
Первые пять миль я не отрывала глаз от дороги. Я действительно стеснялась своей неприкрытой кожи. Убежденная, что окружающие смотрят на меня с видом крайнего осуждения, я не могла поднять глаз из боязни встретиться с их негодующими взглядами. В конце концов, собравшись с духом, я принялась выискивать на лицах дехкан эта самые осуждающие взгляды. И не нашла… Моя маленькая «метаморфоза» вряд ли вообще кого-нибудь волновала.
Еще до того, как впереди замаячила окраина Феса, мы увидели Атласские горы; вершины их были одеты снегом. Фес раскинулся на равнине у подножия хребта. Старейший из четырех городов — традиционных столиц султаната — существовал уже более двенадцати веков. В середине четырнадцатого века Фес считался центром просвещения и торговли. Он и по сей день остается центром религии и традиционных ремесел. В пригороде Феса мы с Ларри притормозили возле вполне современной бензоколонки, — по подобного рода сооружениям мы уже успели соскучиться за последние несколько дней, — и спросили, как добраться до кемпинга. Персонал направил нас в самостоятельный «новый город», основанный в 1916 году.
Новый Фес мог гордиться своими современными магазинами и отелями, почти все горожане и даже некоторые горожанки щеголяли в европейской одежде. Мы были потрясены, увидев женщин в юбках до колена, в туфельках на высоких каблучках и подчеркивающих фигуру блузках. Тем не менее на большинстве женщин были долгополые узкие халаты с капюшонами, скрывающие одежду. Одни не снимали капюшонов и носили чадру, скрывавшую все лицо целиком, кроме глаз. Другие носили капюшоны или шарфы, но без чадры, тогда как третьи игнорировали и то и другое, ограничившись лишь длинными бурнусами, причем капюшоны просто покоились у них на плечах.
Кемпинг был втиснут в первоклассный жилой район Нового Феса и обнесен высокой кирпичной стеной, у ворот которой дежурили двое вооруженных охранников. За стеной же нас ждал сущий рай с душевыми, туалетами, мойками для посуды и цементными бассейнами для стирки одежды, снабженными стиральными досками. Плата за стоянку за двоих равнялась пяти дирхемам, или доллару девяносто, за сутки. Душевые были холодны как лед, но что может быть приятнее при такой жаре! Мы смыли с себя всю пыль, пот, грязь, ослиный навоз и овечьи орешки, сроднившиеся с нашими телами и одеждой за последние два с половиной дня. В магазине напротив кемпинга я купила апельсины, хлеб и йогурт на ужин, ну а к шести часам мы с Ларри уже залегли на боковую.
На следующее утро, вскочив ни свет ни заря, мы отправились пешком в восьмикилометровый поход в медину — обнесенный стеной древнейший центр Феса. Ослепительно сияющее солнце едва пробивалось сквозь дым, пыль и тени, наполнявшие замысловатый лабиринт многолюдных узких улочек. Полчища мух заслоняли собой просачивающиеся сквозь дымную пелену тонкие, как нити, лучики света. Запахи, виды и звуки медины были экзотичны и непривычны. Ароматами курились кипящий
