расспросили его об обеих дорогах в Фес, и он предостерег нас от горной дороги. «Местами ее просто не существует», — уточнил он.
Испанцы были правы насчет рытвин, камней и покореженного асфальта. Но поскольку на шоссе не было машин, мы могли свободно двигаться по любой полосе, объезжая препятствия, и исхитрялись идти на достаточно высокой скорости, все время опережая стайку ребятишек, гнавшихся за нами. К концу дня мы спустились с гор и катили меж покатых холмов и ровных, как стол, полей пшеницы. Мы остановились в крохотной деревушке, чтобы наполнить запасную бутыль водой для готовки и мытья посуды.
Пока Ларри отыскивал деревенский колодец, я осталась караулить велосипеды. Ко мне неслись две босоногие девчонки лет двенадцати. Их темноволосые головки были повязаны ярко-красными и голубыми шарфами. Обе в блузках и юбках до пят, бусах и браслетах. Та и другая прятали одну руку за спиной. Футах в шести от меня они, размахнувшись, резко выбросили вперед спрятанные руки; каждая сжимала огромный, острый, смертоносного вида серп. Размахивая серпами в воздухе, в то же время чиркая по горлу указательным пальцем свободной руки, разбойницы недвусмысленно намекали, что собираются располосовать меня.
Первой мыслью было бросить велосипеды и сломя голову кинуться наутек. Поразмыслив, я поняла, что девицы всего лишь дразнятся. Кроме того, рассуждала я, старик, сидящий неподалеку, не позволит им нарезать меня ломтиками. И я решилась переломить ход игры.
«Bonjour», — выпалила я, разом продемонстрировав все свое знание французского. Не сводя глаз с серпов и напружинив ноги для спринта, я протянула им руку. Девчонки радостно рассмеялись. Опустив серпы, они по очереди пожали мне руку и робко коснулись непривычно светлых волосков на моем неприкрытом предплечье.
На закате мы с Ларри очутились на голой равнине — кругом ни деревца, ни кустика, не говоря уже о какой-нибудь придорожной деревушке. Сведя велосипеды с дороги на безлюдную пустошь, мы приступили к устройству лагеря. И, как не раз уже бывало, когда бы и где бы мы ни останавливались в Богом забытой глуши, человеческие фигуры выросли перед нами словно из колеблющегося воздуха. Этакое сверхъестественное явление, к которому мы так вполне и не смогли привыкнуть. Этой ночью первой возникшей ниоткуда персоной оказался полоумный оборванец-пастух, который кругами носился мимо нас, издавая странные булькающие звуки. Всякий раз, когда мы бегло озирались в его сторону, он принимался истерически хохотать и сломя голову мчался прочь, лишь для того, чтобы мигом позже вернуться назад и возобновить свое круговращение и воркотню. Наконец он убежал-таки восвояси и больше не возвращался.
Затем на нас набрели трое парней, изъяснявшихся лишь по-арабски. К счастью, у всех троих рассудок оказался в полном порядке. Присев рядом с нами, они всем своим видом давали понять, что мы можем продолжать возиться с обедом. Один паренек вытащил из складок своего необъятного бурнуса некий самодельный музыкальный инструмент, с виду отдаленно напоминавший гавайскую гитару. Корпусом ему служила жестяная коробка с отверстием, вырезанным в центре ее передней стенки. От торца жестянки отходил длинный плоский брусок. Две металлические струны, закрепленные на верхнем конце бруска, тянулись через отверстие к днищу коробки. Короче говоря, самый настоящий щипковый инструмент.
Пока мы с Ларри тушили на пару цуккини с луком, помидорами и рисом, троица услаждала наш слух серенадами — этакими мелодичными стенаниями, сопровождаемыми монотонным «планкити-планк-планкити-планк» на двух струнах. Исчерпав за четверть часа весь свой репертуар, юноши были готовы приступить к увеселительному мероприятию совсем другого рода: катанию верхом на осле.
— В этом деле я не мастак, — с ходу воспротивился Ларри. — К тому же они указывают именно на тебя. Значит, приглашают прокатиться тебя, а не меня.
— О, была не была, — рассмеялась я.
— Мне-то приходилось ездить верхом на лошади, по сравнению с чем езда на осле, должно быть, сущий пустяк. — И я спокойно взгромоздилась на осла. Однако, усевшись на то самое место, где полагается быть седлу, я не обнаружила ни малейшего намека на упряжь. Из всего этого вытекало, что мне предстояло совершить прогулку без седла и без вожжей, не имея никакой возможности править моим «скакуном». Оценив ситуацию, я принялась было сползать на землю, но марокканцы решительно водворили меня обратно. Один из парней пронзительно свистнул. Малютка ослик припустил крупной рысью, и мне ничего не оставалось, как изо всей силы вцепиться в его короткую жесткую гривку. Пока мы вскачь носились по полям, я ежесекундно со всего размаху приземлялась промежностью на торчащий ослиный хребет.
— Тпру! — во все горло вопила я.
Животное и ухом не вело. «Вот незадача, — вихрем пронеслось в моей голове, — видно, этот осел, будучи коренным марокканцем, просто не понимает английскую речь». Я пыталась теребить его за гриву, похлопывала по крупу, исторгала душераздирающие вопли — и все без толку. Я скакала все дальше и дальше, прочь от моего разлюбезного муженька. Мы летели навстречу одинокому дехканину, который вытаращился на нас с таким видом, как будто воочию наблюдал явление призрака из потустороннего мира: странную светловолосую фемину в немыслимых широких желтых брюках, которая, летя во весь опор верхом на осле, во все горло выкрикивала какую-то тарабарщину. Но прежде чем я успела что-нибудь крикнуть остолбеневшему дехканину, до меня донесся высокий пронзительный свист, и в тот же миг дехканин уже исчез из виду. Осел исполнил молниеносный разворот на сто восемьдесят градусов, и мы поцокали обратно к его хозяину. Нужно ли говорить о том, что еще до того, как я уселась на этого проклятущего ишака, мои седалище и промежность и без того представляли собой сплошную болячку после дня настоящего галопирования по неровной дороге. Теперь же, когда Ларри стащил меня с хребта скотины, я испытывала на редкость мучительную боль; и все же я заставила себя лучезарно улыбнуться нашим новым приятелям, которым явно не терпелось узнать, как мне понравилась прогулка. Похоже, я угодила им, попытавшись изобразить полный восторг. Темнело, и парни нехотя поплелись к холмам, во временные шатры на краю поля.
Когда они ушли, мы с Ларри все-таки разбили палатку, правда, уже при свете луны и высыпавших звезд. Теперь в поле воцарилась тишина. На дороге — ни души. Лежа в палатке, я долго не могла сомкнуть глаз, одолеваемая навязчивым беспокойством и мучимая чувством собственной незащищенности. На всякий случай у меня был под рукой баллончик собачьего репеллента — химического аэрозоля, вызывающего временную слепоту у животных и человека. Мне вспомнились предупреждения местных дехкан насчет странствующих кочевников, которым ничего не стоит забросать нашу палатку камнями,
