– Обычный корешок, – заверила ее Абита. – Точно такой же, как и все прочие Божьи травы. Уж если Господь сотворил растение, помогающее облегчить страдания, причиняемые нарывами или сыпью, разве Ему не хотелось бы, чтоб мы им воспользовались? Разве это не просто одна из множества Его милостей?
Однако матушку Картер это, похоже, не убедило.
– Вреда-то от него уж точно никакого не будет, – добавила Абита.
Из глубины дома донесся жалобный стон, стон девочки. Поколебавшись еще самую малость, матушка Картер закусила губу и распахнула дверь настежь.
– Входи, Аби. Прошу.
Его преподобие Томас Картер, с подавленным видом сидевший в кресле у очага, поднялся навстречу вошедшей Абите.
– Абита? Что с…
– Она пришла нам помочь, – объяснила матушка Картер. – Ни о чем не тревожься, сядь и позволь нам заняться делом.
– Но…
Преподобный не сводил с Абиты пристального, настороженного взгляда. Ясное дело: он понимал, что она затевает.
– Томас, – с мольбой заговорила матушка Картер, – позволь нам взять все в свои руки. Пожалуйста.
Его преподобие хотел было возразить, однако, увидев выражение лица Сары – выражение лица матери, лишенной выбора – предпочел промолчать. Еще секунду-другую оба смотрели друг другу в глаза, будто безмолвно разговаривая о чем-то. Но вот преподобный Картер сел в кресло и, сцепив пальцы, устремил взгляд в огонь. Наконец он с долгим, печальным вздохом, говорившим куда больше любых слов на свете, кивнул.
– Я посижу здесь. Если понадоблюсь, позови.
Матушка Картер повела Абиту в дальние комнаты, в спальню.
Облаченная в ночную рубашку, Марта лежала без памяти на мокрых от пота простынях. Бледную кожу девочки покрывали россыпи воспаленных алых бугорков, лицо пылало от жара. На вид ей можно было дать лет около двенадцати. Светло-русая, коротко, как и мать, стриженная, выглядела Марта, подобно всей семье Картеров, проще некуда – словно нарочно, чтоб радовать Господа скромностью.
Марта вновь застонала.
Смочив водой из стоявшего у кровати ведерка лоскут ткани, Сара бережно отерла дочери лоб.
Абита выложила на кровать сверток и развернула кукурузные листья. Внутри оказалась серая мазь. Макнув в нее кончик пальца, Абита принялась смазывать принесенным снадобьем воспаленные вздутия. Начала с лица, шеи, ладоней и рук, затем расстегнула ночную рубашку и нанесла мазь повсюду, где бы ни проступала сыпь.
Однако мазь была шагом самым простым, а вот следующий тревожил Абиту куда сильнее. Самсон сказал, что чары – ее, и творить их надлежит под тот же напев, с которым она призывала к себе волшебство: только напев и укажет ей верный путь. Между тем о «говорении языками»[3] в присутствии Картеров даже речи быть не могло. Вдобавок, Абита прекрасно помнила: все это – не просто травничество, и как знать, что может произойти во время творения чар? Вдруг комната наполнится ветром и дымом, или саму Абиту одолеют корчи? Вдруг тело Марты позеленеет с головы до пят и вмиг порастет грибами?
«И что тогда будет со мной?» – подумала Абита, хотя исход представляла себе прекрасно. Повесят ее тогда, как ведьму, с той же неизбежностью, с какой воскресенье сменяется понедельником, и все труды, все мытарства на ферме пропадут даром.
«Начнем с молитвы, – решила она. – Да, совсем как там, в лесу. Молитва укроет напев».
Этот путь показался ей верным. А что-либо необъяснимое, буде оно случится, есть шанс объяснить чудом Божиим… Конечно, Абита понимала, что надежды на это, в лучшем случае, призрачны, что в итоге она вверяет, ни много ни мало, саму жизнь свою в руки Самсона, то есть… то есть, чьи? Духа лесной глуши? Самого Дьявола?
«Да уж, как тут без молитвы… одной за Марту и двух за меня!»
С этой мыслью Абита тронула матушку Картер за локоть.
– Моя мать всегда сочетала лечение травами с Молитвой Господней. Говорила, что все исцеление от Господа, а мы – лишь продолжение Его десницы. Я с нею в этом согласна. Приступим?
Сара кивнула: похоже, идея пришлась ей по душе. Сложив перед грудью ладони, прикрыв глаза, она негромко забормотала слова молитвы. Абита сделала то же и тоже зашептала молитву, мало-помалу вплетая в нее ритм напева.
Не прошло и пары минут, как кровь в жилах Абиты заструилась быстрее, в груди что-то затрепетало. Тепло внутри набрало силы, обернулось приятным согревающим пульсом под стать биению сердца. Все тело, от макушки до пят, охватила сладострастная дрожь. Не ахнуть, не застонать стоило немалых усилий. Казалось, сердце вот-вот разорвется на части, но тут внутреннее тепло потекло по всем жилам, дюйм за дюймом подталкиваемое вперед током крови. Наполнив грудь, оно устремилось в правую руку, достигло ладони. Пальцы заныли, словно тепло ищет выхода, рвется наружу, а уж куда его выпустить – это Абита знала наверняка.
Крепко стиснув в ладони ладонь Марты, думая о здоровье, об исцелении, она выпустила чары на волю, и тепло волшебства, будто только этого и дожидалось, хлынуло в тело девочки. Разом очнувшаяся от забытья, Марта взглянула в глаза Абиты. Казалось, обе они слились воедино: в тот краткий миг Абита чувствовала ее страх, жар лихорадки, зуд воспаленной кожи так явственно, точно сама больна корью. Но вот чары, растекшись по венам Марты, мало-помалу оттеснили жар прочь, и, наконец, страдания девочки сменились небывалым, невероятным облегчением.
Негромкого напева Абита не прерывала, пока не отдала Марте все тепло до последней капли, и лишь после этого выпустила ее руку.
Марта устало смежила веки.
– Аминь, – сказала Абита.
Следом за ней завершила молитву и матушка Картер. Вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском дров в очаге, доносящимся из гостиной. Обе молчали, не сводя с девочки глаз. Что делать дальше, Абита не знала – не знала даже, чего ожидать.
– А ты не помнишь, быстро ли эта мазь помогает? – спросила матушка Картер.
Абита пожала плечами.
– Нет, не припоминаю. Знаю, что снадобья матери когда действуют, а когда нет… но этой мазью она лечила меня от оспы, и вправду, мазь помогла.
Сара, кивнув, пригляделась к дочери, не становится ли той легче.
– Спасибо тебе, Абита, за то, что решилась прийти к нам. Принести в дом его преподобия травяное зелье… тут храбрость нужна недюжинная. Мне ведь прекрасно известно: и меня, и его преподобия многие не на шутку побаиваются.
– Матушка Картер, поймите: если б не ваша с его преподобием доброта, мне бы, скорее всего, в живых уже не бывать. Не знаю даже, как вас благодарить.
– Томас принес мне твое угощение. Я была очень тронута, – призналась Сара и ненадолго умолкла, будто взвешивая следующую фразу. – Аби, я тебе кое о чем расскажу, но это должно остаться между нами.
