- Мне… я уже говорила тебе, - растерянно попыталась я вставить еще хоть что-то от себя.
- Понял тебя. Мне тоже проще дистанционно - подготовлю и скину тебе. Все, Алена, я на работе. Хорошо тебе доехать.
- Спасибо…
Коротко и ясно ответил. И так же просто и без возражений - как Беркутов. Что это – такой удачный день? Я же этого добивалась? Мне же это было нужно? Какого… тогда я захлебываюсь слезами, не видя ничего, кроме размытых зеленых пятен за окном… устал он. А у меня все хорошо, я вот не устала совсем. С-скотина… Нет, я не расстроилась, просто не ожидала, наверное – что вот так... Это «просто и легко» почему-то оказалось еще и слишком внезапным, что ли? И непонятно – откуда было взяться новому витку смертельной обиды и боли? Хотелось выть и скулить в полный голос, как воет брошенная или потерявшаяся собака. Из-за температуры, скорее всего – она поднималась опять. А еще предстояло дома… Немножко передохнула и набрала опять брата:
- Коля, я уже еду, только температурю. Не говори никому дома, я тихой мышкой…
- Поздно, мышка, но температура – хорошая отмазка. Посидишь десять минут и отвалишь. Приезжала бы чаще, праздник не затевали бы. Я так понял – ты одна? Жаль. Ну, да ладно.
Ира на мой звонок и сообщение о том, что я уезжаю дней на десять по семейным, среагировала как-то прохладно. А я, затаив дыхание, прислушивалась к ее голосу, стараясь уловить интонацию и настроение. Нормальный спокойный голос… она мирно пожелала мне удачной дороги. А у меня почему-то опять – обида. И опять слезы. Да что такое? Всегда знала, что жалеть себя глупо и просто нельзя. И сейчас , наверное, просто нужно выспаться. Закрыв изнутри купе, я опустила шторки, разделась до трусов и улеглась на уже застеленный диван. Уютно укутавшись простыней и покачиваясь в такт движению поезда, прислушивалась к своему состоянию, опасаясь обнаружить признаки инфекции и притащить ее родным. Но ни насморка, ни першения в горле не наблюдалось – непонятно.
Почти все тысячу восемьсот километров я проспала. Вставала только в туалет да выпить минералки, которая стояла тут же на столе. Ни кушать, ни смотреть в окно, ни разговаривать с кем-то не было никакого желания. Проводника, предложившего горячий обед, входивший в стоимость проезда, я попросила меня не беспокоить. Только перезвонила на следующее утро Беркутову, обнаружив несколько пропущенных от него, и поблагодарила за заботу и беспокойство. И опять всплакнула, засыпая – его было жаль. Или себя – я уже и не знала.
К моей станции поезд приходил в десять утра. Еще вчера мы договорились с братом, чтобы он меня встретил. Я переоделась в самую удобную и любимую свою одежду – летний комбинезон с короткими рукавами, отгладив его прямо на постели утюжком, взятым у проводника. Легкая ткань из тонкого кремового шелка со схематичным черным рисунком струилась, при каждом движении обдавая тело прохладой. Шаровары собирались резинкой на щиколотках, тонкий черный ремешок перетягивал талию, на ногах – босоножки на невысоком каблуке. И сосущая, по тошноты просто, пустота в желудке… Температура ушла, и ожидаемо проснулся голод, и не просто, а настоящий жор. Проводник предупредил, что прибытие через двадцать минут, но я успела вкинуть в себя вареное яйцо, сдобную булочку с намазанным на нее маслом и выпить стакан крепкого черного чая.
Коля ждал возле уазика, который припарковал сразу возле перрона. Увидев меня, быстрым шагом пошел навстречу, улыбаясь и раскрывая руки для объятий. Он был младше на два года и совсем не похож на меня – высокий, худой, красиво загорелый почти до черноты, в форме с коротким рукавом и капитанскими погонами.
- Цветешь, сестра? Как отпустил-то одну? Мне тебя охранять или переоденешься в лягушачью шкурку? – тесно прижимал он меня к себе.
А я вдруг почувствовала что-то совсем необъяснимое: уютное тепло в душе, такое немыслимое облегчение и удовольствие - расчувствовалась. И плакать… мне опять хотелось плакать, потому что это нахлынуло так неожиданно...
- Колька, - прошептала я потеряно, - я, кажется, беременная.
- Да? – баюкал он меня в объятиях, - ну и ладно, мы это переживем. А ревешь чего?
- Только сейчас дошло, Коль. Это же просто ужас - раздражаюсь, психую на пустом месте, обижаюсь, реву… жрать не хочу. Да я почти уверена, что все дело в гормонах, влияющих на ум, - веселилась я, показывая пальцем пораженное гормонами место, - а значит есть надежда, что со временем колличестко серого вещества восстановится до прежнего объема - я же всегда была очень разумной и практичной. Гони к Вале.
- С ума сошла? Мать стол накрыла в саду, родня подтягивается…
- Сегодня рабочий день, наша Валя на работе. Пожалуйста, Коль, все-таки была температура, а это может быть не совсем хорошо, - улыбалась я во весь рот, - у Аськи такого не было?
- Аська сцыкала - с самого начала и до конца, и сиськи стали, как ведра, - обеспокоенно глядя на меня, делился брат информацией, усаживая меня в машину. А я уже даже не улыбалась, сосредоточенно впитывая эту информацию, как губка.
- Сиськи? У меня всегда увеличиваются перед делами… это не показатель. Поехали уже, брат, а то я с ума сойду!
Это оказалось не опасно. В самом начале беременности яйцеклетка не сразу прикрепляется к стенке матки. До десяти дней может пройти до внедрения ее в слизистую, но при этом уже вовсю идет гормональная перестройка и организм генерирует ХГЧ – гормон беременности, идет настройка под нее. И такие подарки, как небольшая температура, расстройство пищеварения, даже слабое кровотечение вполне возможны.
Я сидела на кушетке, прижимая руки к животу и глупейшим образом улыбаясь, а наша с Колей двоюродная тетка, старше меня всего на восемь лет, объясняла мне, чего еще можно ожидать в ближайшее время – это утренняя тошнота… Я блаженно замирала, вспоминая, что да – было. Пускай просто от голода, но было же! Сонливость... О-о-о! Отсутствие аппетита или жор… Да! Да! Диарея или запоры… А и фиг бы с ними - переживу. Настроение… Прыгает! Как заяц скачет. Ур-ра-а! Непереносимость или наоборот – непонятное пристрастие к еде и запахам…
Благодарно прижимаясь щекой к белому халату Вали, я вдыхала запах больницы – невообразимо приятный.
Глава 29 К родительскому дому мы добрались в самый солнцепек. В саду под огромной грушей, такой старой, что нутро ее было одним огромным дуплом, стояли столы с количеством посадочных мест человек на пятнадцать. Проходя к дому мимо груши, я шепотом отметила:
- Коль, сидеть под ней все страшнее и страшнее, а мне жить сейчас хочется особенно сильно.
- Посмотришь потом – батя зацементировал ствол. Теперь это считай - бетонный столб, а выкорчевать… ты что – это же «Бера» и груш с нее не меряно.
- И ос тоже - ух, - вспомнила я истекающие медовым соком груши, подбородок, руки в этом соке и тысячи ос над кучами падалицы под деревом. Нашей с братом обязанностью было собирать ее и уносить из сада. Таскали ведрами, отмахиваясь от осиных полчищ. Не единожды были ими кусаны.
