– Пойдешь со мной, я помогу тебе выбраться, – повторил Николас, обращаясь к Ероману. Из воспоминаний вороной депос вернулся в коридоры клиники, в напряженное тело и ту реальность, где он должен был действовать, пока не поздно. На его просьбу Ероман не повел даже ухом, словно обращались не к нему.
“Беги! – закричал до того хранивший безмолвие внутренний голос вороного депоса. – Беги прочь, пока не поздно!”
Николас сам не заметил, как подался назад. Он не мог оставить здесь Еромана. “Разве ты не понял, тебе не спасти его?” – кричал уже здравый смысл. Николас с надеждой бросил взгляд в даль коридора, но Ероман не думал приблизиться хотя бы на шаг.
“Ты и себя спасти не сумеешь. Игра, в которую ты ввязался, была продумана до мелочей”.
Николас не успел обернуться, по его ноге пронеслась боль. Она напоминала укус жалящего насекомого, но слишком быстро распространялась по всему телу. Он согнулся пополам, едва не выронив пистолет. Его затошнило, а в глазах все стало расплывчатым, словно он окунулся головой в мутную жижу. Опершись о стену, Николас выдернул из голени наконечник. А потом коридор уехал куда-то сторону – в этой клинике такое уже случалось с ним раньше. Прежде чем язык онемел, Николас отыскал глазами рыжий силуэт.
“Ты не должен быть здесь, я знаю, кто ты есть!” – слова сами всплыли из его памяти, Николас произнес их на гнолльском языке.
***
Вороной депос рухнул на колени. Он что-то безостановочно бормотал, словно потерял контроль не только над своим телом, но и над разумом. Прислушавшись, с какой уверенностью этот пациент несет околесицу, можно было подумать, что он разговаривает на иностранном языке, если бы тот бред хотя бы близко напоминал наречия, известные в Тизалотопи. Рычащие звуки складывались в целые фразы. “Неужели и он тоже сошел с ума?” – подумал Нил.
Хозяин частной психиатрической клиники, основанной пятьдесят лет назад его сердобольной матерью, сжимал в потной хватке ружье-транквилизатор. От напряжения руки Нила дрожали, а может, причиной тому было принятое на досуге виски. В теплой пижаме, в которую на тот момент был облачен психотерапевт, становилось невыносимо жарко. Одежка была синего цвета, по ней плавали аппликации желтых утят. Пижама была подарком его жены, Лидии, после того как однажды она провела в его кабинете ночь. “Пообещай, что будешь надевать ее, когда задерживаешься в своем гадюшнике. Я не хочу, чтобы ты замерз”, – попросила его Лидия. Нил питал к жене самые теплые чувства, как и к утятам, которые стали в их отношениях чем-то вроде интимного слова-пароля, но пижаму, как ни пытался, так и не смог полюбить. Одного взгляда на облачение хватало, чтобы в горле поднимался ком отвращения.
Со дня на день к нему обещали заглянуть инспекторы из органов здравоохранения, а он еще не разгребал бухгалтерию. Ночь в клинике была ему обеспечена. И Нил подумал, что раз он ненавидит работать ночью равносильно пижаме, то почему бы не совместить одно с другим? Тем более из окна действительно дуло, а так у него появится возможность согреться, не прибегая к целительной силе зеленого змия. Все равно он не планировал покидать пределы своего кабинета, да и вряд ли кто-либо решится побеспокоить его этой тихой ночью. Конечно, Нил понятия не имел, что не пройдет и четырех часов, как он окажется на лестнице во всем своем пижамно-утином великолепии, перед доблестной ночной сменой и пациентами в том числе. (Впрочем, как потом оптимистично заметил психотерапевт, его дела шли относительно неплохо в сравнении с охранником, который, кажется, намочил штаны от страха.) Трясущимся пальцем Нил придерживал курок транквилизатора.
Началось все с того, что из кабинета Нил услышал шум. С первого этажа доносились крики, больше похожие на угрозы. Нил приоткрыл дверь и тут же узнал голос. Это был Николас, один из тех редкостных пациентов, которые с первого дня знакомства заставляли Нила беспокоиться. Причина заключалась не только в том, что до клиники вороной депос работал полицейским (а у таких, если верить отцовским байкам, ненависть к пегашам была в крови). Несмотря на то, что Николас являлся самым прибыльным пациентом (Нил заключил за его содержание сделку, которая радовала его и жену каждый новый день вплоть до сегодняшнего), Николас одним своим появлением обещал множество проблем. Мистер Лэйон предупреждал, что его бывший напарник мог пронести оружие: из полицейского участка, прямо перед отправкой Николаса в “Голос лесов”, пропал пистолет. К счастью, неисправный, но это не исключало вероятность, что когда-нибудь Николас решится им воспользоваться.
Опомнившись в своем кресле, Нил отпил еще один глоток из бутылки. Она дразнила его все это время, изящными изгибами выглядывая из-за строя книг. Ничто бы не смогло унять дрожь лучше. А потом, вместе с теплом, расплескавшимся по венам, Нила наполнила решимость действовать. Он потянулся к ружью-транквилизатору, спрятанному на верху шкафа, под когтистыми лапами орлиных чучел. Если кто-то прознает, что он использует эту штуку на пациентах, то его в лучшем случае лишат лицензии, а в худшем… Нет, не стоило об этом. В данной ситуации были хороши любые средства. После того, как оружие пригодилось ему однажды, Нил всегда хранил в холодильнике свежий заряд. Стараясь открыть тяжелую дверь кабинета без единого скрипа, Нил спустился на лестницу. Он подумал, что сегодня опять не сдержался – зато алкоголь делал его шаги тверже, а кровь холоднее. Иначе кто знает, как бы он отреагировал на представшую картину: бывший полицейский наставлял на санитаров пистолет. Нил выстрелил, оперев ружье о поручень лестницы. Благодаря частым (и ненавистным) вылазкам с отцом на охоту, стрелял психотерапевт метко. Шприц угодил в голень вороного депоса. Николас вздрогнул от поразившей его боли. Он не удержал равновесие и упал на колени, постоял так минуту, не выпуская из руки оружия. Нил боялся, что доза снотворного, рассчитанная на доходягу Еромана, будет недостаточной, чтобы свалить этого парня. Сперва тот начал раскачиваться, выкрикивая какую-то бессвязную околесицу, а потом рухнул на пол, лицом вниз. Персонал клиники – восемь санитаров, дежуривших в эту ночь, медсестра и охранник с обоссанными штанами – как мыши, испуганно скучковались возле стены. Даже когда Николас лежал на полу без сознания, они боялись подойти к нему.
Нил спустился по лестнице, наплевав на свою дурацкую пижаму, в которой в другой ситуации чувствовал бы себя не лучше, чем если бы стоял перед подчиненными голым. На его вид никто не обратил внимания. Он нагнулся над вороным парнем, померил пульс, повернул голову набок. От прикосновения Николас вздрогнул и вытянулся, словно депос, ворочающийся в глубоком сне.
“Джипс, – простонал он, не открывая глаз, – я только хотел ему помочь… Они убьют его здесь, а он ни в чем не виноват. Он просто чужак в этом мире. Я так устал. Пожалуйста, забери нас отсюда домой”.
Последние его слова было трудно разобрать. До Нила дошел их отдаленный смысл. Стоило признать – ситуация не нравилась психотерапевту с самого начала. Порой, когда он слушал Николаса на этих никому не нужных сеансах, его тянуло напиться сильнее обычного, чтобы алкоголь заглушил голоски совести и сердце снова стало просто органом, а не метафорой с острыми осколками стекла. “Что же я делаю? Если там что-то и есть, после смерти, будут ли меня судить за мой эгоизм и черствость?”
