Книга Улыбка бога - Диана Бош

«Жизнь – лишь мгновение между рождением и смертью». Александре никогда не нравилось это выражение. Первые детские победы и свежесть юношеских чувств, головокруженье от любви и горечь разлуки, рождение детей и их первые шаги, стремление к совершенству и радость достижений – как можно все это вместить в какой-то краткий миг! Нет, все, кто так считает, положительно сошли с ума.

Но теперь, когда она стояла у разверстой могилы отца, ее уверенность в своей правоте была изрядно поколеблена. Она вдруг четко и ясно поняла: жизнь – это мгновение. И от безжалостной правды ей хотелось кричать.

Дрожащей рукой Александра поправила выбившуюся из прически прядь светло-пепельных волос и оглянулась на мать. Та застыла, вытянувшись как струна и упрямо сжав губы. Казалось, она и сейчас мысленно продолжает искать виновных в том, что ее Илюша теперь не с ней.

«Рано так ушел, еще бы жить да жить...»

«...трагическая случайность...»

«Мир праху его. Хороший был человек», – перешептывались люди вокруг, и Александра с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать.

И вдруг со стороны тропинки, огибающей участок, где хоронили отца, до нее четко донесся голос: «Как послушаешь, что говорят на похоронах, так кажется, будто умирают только святые люди. Интересно, откуда тогда вокруг столько мерзавцев?»

«Да, да, – со смешком ответил ему второй, – словно единственное спасение для мира – это воскресить всех умерших и похоронить живых».

Александра резко обернулась, но увидела только раскачивающиеся ветки бузины да ярко-красную жимолость, сомкнувшуюся за спинами двух негодяев. Мать стояла чуть поодаль, по-прежнему сощурившись и скорбно поджав губы. Александра с тревогой вгляделась в ее лицо. Услышала она или нет? Очень не хотелось, чтобы эти слова причинили ей боль, на ее долю и так выпало слишком много страданий в последние дни.

Но Зоя Павловна и бровью не повела, и Александра с облегчением отвернулась. Характер у маменьки бурный, непредсказуемый, и к резким переменам настроения она весьма склонна. Никогда не знаешь, чего в следующее мгновение от нее можно ждать – вспышки гнева или безудержных рыданий.

Между тем гроб стали опускать в могилу. Мать, до этого выглядевшая как несокрушимая скала, вдруг покачнулась и начала оседать. Давний друг отца и его коллега Аркаша Килин тут же бросился к ней. Подхватив Зою Павловну под руки, он бережно усадил ее на лавочку, вкопанную кем-то между двумя могилами.

– Зоя, может быть, воды? – участливо спросил он, склоняясь к самому ее лицу.

– Аркаша, ты только не уходи, – мать вцепилась в его руку так, что побелели пальцы. – Побудь со мной.

Голос ее был очень тихим, Александра скорее поняла по губам, что она сказала, чем услышала. Но этого оказалось достаточно, чтобы ревность всколыхнулась в ее душе. Она покосилась на Килина и с раздражением подумала: «Прилип как банный лист».

Аркадий же ее недовольства не замечал. Впрочем он, похоже, вообще вокруг себя никого не замечал. Усевшись на краешек скамьи рядом с Зоей Павловной, он принялся ей что-то тихо нашептывать. А когда Александра нарочито громко кашлянула, он вместо того, чтобы смутиться, лишь горестно улыбнулся. Потом достал платок, высморкался и спрятал его в карман. В этот момент Александра подумала, что Килин явно нездоров: нос его покраснел, а глаза болезненно слезились.

Аркадий Львович действительно плохо себя чувствовал, но не столько из-за физического недомогания, сколько от стресса, связанного со смертью друга. Он вдруг поймал себя на мысли, что отчаянно, панически боится умереть. Помнится, в молодости у него напрочь отсутствовал этот страх. Откуда же он взялся сейчас? Отчего ему так остро, мучительно страшно, будто бы это он сейчас лежит в могиле и не может выбраться оттуда.

Килин тихо всхлипнул, вытер глаза и посмотрел на Зою Павловну. Она опять безучастно глядела в пространство.

Поймав на себе настороженный взгляд Александры, Килин натянуто улыбнулся и бесцветным голосом спросил:

– А где Виктор? Что, скоро он будет?

Александра пожала плечами.

– Не знаю. По времени уже должен бы приехать. Но что-то до сих пор нет никаких известий.

Аркадий Львович глухо кашлянул.

– Ну, даст бог, появится. Не могло же с ним тоже случиться... – сообразив, что ляпнул лишнее, он испуганно вскочил. – Ты только в голову не бери!

– К чему вы это сказали, – испугалась Александра. – Вам разве известно что-то нехорошее?

– Нет, нет! Прости меня, старого дурака, болтаю что попало. Неожиданно накатило, так муторно стало. Живешь вот, живешь, не ждешь никакой гадости, как вдруг – раз! – и все катится в тартарары, – он нервно оглянулся на Зою Павловну. – Зоинька, ты, главное, держись. Тебе сейчас нельзя духом падать, Илья переживать будет. Он же все видит оттуда!

И Килин показал узловатым пальцем куда-то вверх.

Зоя Павловна подняла него измученный взгляд.

– Да ты спятил, Аркаша, – устало сказала она. – Ничего он оттуда не видит, потому что того света нет.

– Как же нет, Зоинька? Откуда же ко мне мама недавно приходила? Видел ее, словно наяву. Стоит, улыбается, говорит: все хорошо у меня, Аркаша, не грусти.

Вместо ответа Зоя Павловна уткнулась лицом в ладони и заплакала. Плечи ее мелко тряслись, так что со стороны могло показаться, будто она смеется. Но когда она протяжно, навзрыд всхлипнула, иллюзия рассеялась.

– Слава богу, Зоя плакать начала, – облегченно вздохнула школьная подруга матери, Инна Семеновна Бабина, круглолицая и румяная, как матрешка с картинки. – Теперь ей легче станет.

– Да, – согласилась с ней высокая сухая старуха с желчным лицом и тонкими губами. С ней Зоя Павловна долгое время проработала в школе, и поэтому она считала себя едва ли не лучшей ее подругой. К Инне Бабиной, отстаивающей этот же титул, Нелли Олеговна – так звали старуху, относилась с иронией. Правда, сейчас горе Зои Павловны заставило обеих женщин забыть о своих давних спорах и помириться. – Ей лучше выплакаться. А то она все как замороженная, ни слезинки не проронила, – Нелли Олеговна сняла перчатку и скупым жестом стерла со щеки невидимую слезу.

– Возьмите платок, – протянула ей пахнущую ромашкой салфетку Бабина и, забыв положить пакетик обратно в карман, так и застыла с желтым прямоугольничком целлофановой упаковки в руках.

Аркаша по-прежнему нашептывал что-то Зое Павловне на ухо, а она все плакала, тихонько вздрагивая плечами.