Возобновление знакомства с графиней де Куриаль не прошло бесследно: сердце Анри сжалось, как прежде, но телесный огонь, вновь вспыхнувший в нем, вынудил ее вежливо ему отказать. Тогда он перестал видеться с ней: «…Находиться рядом с Менти, не касаясь ее прекрасных рук, — это повергло бы меня в неприятное оцепенение…» Ее же отношение к нему остается неизменным — ей нужна душевная близость: «Вы мне необходимы — без Вас мне не захотелось бы жить, потому что только на Вас я могу опереться, чтобы немного поддержать свои силы».
В лихорадочных поисках родственной души Анри объявляет о своих чувствах даже давней своей приятельнице Жюли Гольтье — так же безуспешно. Она питает к нему лишь самую искреннюю дружбу и утешает его: «Не сожалейте об этом дне: он был одним из лучших в Вашей жизни, а для меня — по-истине славным! Я испытываю радость от нашего общего успеха: я была хорошо атакована, хорошо защищалась, никакого компромисса, никакого поражения — победа в обоих лагерях! Вы не станете отрицать, что в глубине Вашего сердца таится уважение к тому чувству, которое мы, прочие люди, называем совестью. Да, я сегодня счастлива, и все же я люблю Вас, но любить — это значит хотеть того же, чего хочет любимый человек. Вы не хотите того, чего Вы хотите, — своим духовным чувством я догадалась об этой Вашей добродетели. Бейль, Вы можете назвать меня грубым животным, холодной самкой, трусливой, глупой, чем угодно, но все эти оскорбления не коснутся счастья наших божественно прекрасных бесед: именно это я называю уважением к своему сердцу, к своему разуму; это и есть оставаться на высоте своего благородного чувства. Бейль, поверьте мне. Вы стоите в сто тысяч раз больше, чем о Вас думают, чем Вы думаете о себе сами и чем думала я сама — каких-нибудь пару часов назад!»
Жюли, а также Клементина и Сара Ньютон де Траси навсегда останутся его самыми преданными союзницами.
Музыка, живопись и литература заняли прежнее место в его жизни, но Франция Луи Филиппа уже не была той, какой была в эпоху Реставрации: живой ум, царивший в прежних салонах, теперь трудно было найти посреди буржуазного меркантилизма. Дестут де Траси, Жорж Кювье, Франсуа Жерар умерли; Вильям Фредерик Эдвардс уехал из Парижа в Версаль; вообще стало невозможным побеседовать с кем-либо, не назначив встречу заранее. Вероятно, уже тогда его посещали мысли, которые немного позже выскажет ему Виржини Ансело: «Сегодня у нас во Франции есть люди государственные и люди гениальные. Кто нам вернет просто умных людей?» Круг его общения основательно сузился: «Я живу не в обществе (я нахожу его слишком лицемерным и брюзгливым), а в его окрестностях, в полуодиночестве».
Эти условия жизни снова пробудили в уставшем литераторе желание работать. Сначала он продал журналу «Ревю де дё монд» по контракту шесть или семь новелл, почерпнутых им из итальянских манускриптов: 1 марта 1837 года была опубликована «Виктория Аккарамбони» и 1 июля — «Ченчи»; обе вышли без подписи автора. Одновременно он задумал амбициозный проект — «Мемуары о Наполеоне», но уже в апреле оставил его. Теперь он полностью отдался написанию нового романа — «Розовое и зеленое», но оторвался от работы 24 мая, это было накануне запланированной им поездки на запад Франции.
Возможно, он надеялся, оказавшись в Нанте, найти в себе то вдохновение, которое подвигло его на написание «Красного и черного», и новый замысел действительно возник, но не там, а в Гавре 23 июня — это будут «Мемуары туриста». В них он описывал свои вольные странствия, давал картины жизни французской провинции при Июльской монархии, и в них постоянно проглядывает критика этого режима. «Мемуары туриста» станут первой его книгой, опубликованной после «Красного и черного». Он закончил ее в декабре 1837 года, в следующем месяце просмотрел корректуру и уже в марте 1838 года, вновь охваченный неодолимой страстью к перемене мест, опять отправился в путешествие на четыре с половиной месяца.
Эта страсть ведет его через Ангулем, Бордо, Ажен, Тулузу, опять Бордо, Дакс, Байонну, Фонтараби, Ортез, По, Тарб, Тулузу, Каркассон, Нарбонн, Монпелье, Марсель, Тулон, Драгиньян, Грасс, Канны, Марсель, Арль, Авиньон, Валенс, Гренобль (он видел его в последний раз), Шамбери, Женеву. В Берне у него приключился приступ подагры. В Бале болезнь обострилась. В Страсбурге он уже при ходьбе опирался на трость. Тяга к странствиям в нем угасает, но он держится молодцом: посетит еще Колонь, Роттердам, Амстердам, Анвер и Брюссель.
22 июля путешественник вернулся наконец в Париж и узнал, что еще 30 июня поступили в продажу его «Мемуары туриста». Они удостоились похвал Астольфа де Кюстина: «Я имею давно сложившееся мнение о том, что Вы пишете. Но ничто не похоже на Вас самого больше, чем именно эта книга. Независимость ума, жажда правды стоит в ней над всем; кроме того, сама свобода выражения способна привлечь интерес читателя, даже если бы книга не была столь правдивой. Поэтому эта книга являет собой чтение, которое никогда не заканчивается: дойдя до конца, тут же снова возвращаешься к началу. Подбор историй в ней восхитителен, а Ваше перо, при всей его легкости, превратилось в дубину, бьющую по предрассудкам. В общем, ничто не вызывает такого желания побеседовать с Вами, как чтение Ваших книг. Аристократизм ума и свобода чувств выделяют Вас из всех, кто сегодня занимается писательством».
3 августа 1838 года Анри сумел вернуть себе благосклонность Джулии Риньери — перед ее возвращением в Италию…
15 августа «Ревю де дё монд» напечатал его «Герцогиню де Паллиано» — за подписью Ф. де Лаженеве. Анри Бейль вновь почувствовал вдохновение. Прочтя итальянский рассказ «Происхождение и величие семейства Фарнезе», он пометил на полях книги 16 августа: «Сделать из этого наброска маленький роман». Так возник замысел «Пармской обители» — теперь ему оставалось только созреть.
Вместе с писателем в Анри Бейле ожил и критик: он высказывает замечания по поводу «Сен-Марса» Альфреда де Виньи: «Г-н де В[иньи] тяжел не только в языке — он тяжел в обрисовке характера»; записывает свои мысли по поводу Корнеля (они были вызваны комментариями Вольтера на произведения этого драматурга): «Я всегда скорее чувствовал, чем понимал, что нужно писать как Корнель, а не как Расин. У Корнеля настоящий французский стиль, другим остается только его воспроизводить». В результате всех этих литературных размышлений он создал свою «Аббатису де Кастро».
Однажды ему довелось присутствовать на обеденной церемонии академиков: «Великий Боже! Какая сухость, какой педантизм, какое самообожание, какая фальшь! Моя душа удручена и высушена. Боже! Что за люди! Бьет полдень, но я еще работаю — чтобы немного прочистить голову. Боже! Что за люди! Я думаю, что три четверти членов Французской академии таковы. Боже, какие болваны!» Он ощущает потребность развеяться. Будучи убежден, что «жизнь не такая уж важная штука, особенно когда она близится к концу», Анри вновь пустился в дорогу и с 12 октября по 2 ноября посетил Нант, Онфлёр и Руан.
Сразу по возвращении, с 4 ноября по 26 декабря 1838 года, то есть всего за 52 дня, он пишет «Парм-скую обитель» — второй свой шедевр: «Я импровизировал прямо на ходу; я не знал, диктуя одну главу, что произойдет в следующей». Александр Фарнезе стал у него Фабрицио дель Донго; книга начинается с описания битвы при Ватерлоо. «Пармская обитель» получилась настолько же светлой, насколько мрачным было «Красное и черное». Этот роман совмещает в себе занимательное действие, картины нравов и хронику жизни современной Италии; в нем перемешаны вымысел и автобиографические моменты. 19 января 1839 года Анри Бейль подписал контракт на публикацию этого романа с книгоиздателем Амбруазом Дюпоном.
