«Каково? После большого перехода — законный отдых! Традиция!» — отрывисто заметил Зиновий Петрович подвернувшемуся ему на трапе «Суворова» Владимиру Ивановичу Семенову. Тот попытался «возразить»: «Старые корабли, ваше превосходительство. Ведь переход действительйо большой…» Но командующий был неумолим: «А впереди — еще больше! Если такие старые, что ходить не могут, — черт с ними! Не надо хлама! Да нет! — просто привычка! — Сам пойду — выволоку!»[136]
Здесь надо отметить, что на переходах весь «хлам» под командой Фелькерзама, благодаря разумной организации, гораздо меньше времени потратил на ожидание кораблей, страдавших от неисправности механизмов, чем большие броненосцы и крейсера отряда самого Рожественского.
Профилактика — переборка механизмов — была просто необходима и являлась, в общем‑то, обычным делом. Но Зиновий Петрович решил «выволакивать» и вслед за крейсерами О. А. Эпквиста сам направился в Нуси–Бе, делая «крюк» около 600 миль против первоначальных предположений. 27 декабря 1904 г. вслед за «Князем Суворовым» в Нуси–Бе вышли лучшие броненосцы эскадры. Стоянка их, надо сказать, была вполне обеспеченной, закрытой от опасных ветров и вообще вызвала удовлетворение Зиновия Петровича.
Казалось, что с завершением переборки механизмов на «Сисое Великом» и «Наварине» и окончанием работ по машинам «Бородино» эскадра может продолжить движение на театр военных действий. Боевой дух ее личного состава, по воспоминаниям В. И. Семенова, был высок, особенно на новых броненосцах. «Летописец» похода вспоминает, «почти дословно», рождественскую речь командующего, который сказал перед фронтом: «Дай вам Бог верой и правдой послужить родине, в добром здоровье вернуться домой и порадоваться на оставленные там семьи. Нам здесь и в великий праздник приходится служить и работать. Да, иной раз, и как еще работать! — Что делать — на то и война. Не мне вас благодарить за службу. И вы, и я — одинаково служим Родине. Мое право, мой долг — только донести Государю, как вы служите, какие вы молодцы, а благодарить будет Он сам, от лица России… Трудное наше дело — далек путь, силен враг… Но помните, что «вся Россия с верой и крепкой надеждой взирает на Baс!» …Помоги Вам Бог послужить ей с честью, оправдать ее веру, не обмануть надежды… А на вас — я надеюсь! — за нее!, за Россию!» — и резким движением опрокинув в рот чарку, он высоко ее поднял над обнаженной головой. Последние его слова вскоре были перекрыты, по В. И. Семенову, мощным «Ура!», заглушившим даже гром орудийного салюта. 1 января 1905 г. З. П. Рожественский донес в Санкт–Петербург, что он сомневается в своевременном приходе Добротворского и Небогатова и уйдет дальше не позже 6 января. Однако через два дня 2–я эскадра была по высочайшему повелению задержана на Мадагаскаре впредь «до особых распоряжений». Ситуация осложнялась также неожиданным отказом германской Гамбургско–Американской компании (угольщики) сопровождать эскадру далее Мадагаскара.
Вскоре Зиновий Петрович получил достоверные известия о том, что Порт–Артур пал, и, в связи с этим, новую задачу, которая заключалась в самостоятельном завоевании господства на море. С целью усиления эскадры ему следовало дожидаться отрядов Л. Ф. Добротворского, который присоединился 1 февраля, и Н. И. Небогатова, вышедшего из Либавы только 2 февраля 1905 г. и снаряженного не без влияния общественного мнения. Последнее возбуждалось опубликованными в «Новом времени» статьями Н. Л. Кладо, который критиковал стратегическое руководство флотом и обосновал необходимость сосредоточения на театре военных действий всех наличных сил Балтийского и лучших кораблей Черноморского флота.
В результате 2–я Тихоокеанская эскадра провела в Нуси–Бе более двух месяцев, присоединив, кроме Л. Ф. Добротворского, также и совершившие самостоятельные переходы вспомогательные крейсера «Урал», «Кубань» и «Терек». Время стоянки было использовано для ремонта механизмов, очистки подводной части кораблей водолазами и боевой подготовки. К сожалению, последняя строилась командующим и его штабом на отживших тактических принципах и была недостаточно нацелена на отработку элементов именно тех задач, которые эскадре предстояло решать. Так, ключевой проблемой боевой подготовки была подготовка к эскадренному сражению. Между тем за два месяца эскадра совершила всего шесть выходов на эволюции, и только три из них сопровождались практическими стрельбами. При этом все броненосцы и крейсера маневрировали в одной длинной кильватерной колонне вокруг маленьких пирамидальных щитов и дистанции не более 30 кбт. Скорость кораблей на эволюциях не превышала 8–9 уз., так как З. П. Рожественский опасался выхода из строя главных механизмов на полных ходах.
Броненосцы произвели не менее чем по пяти выстрелов из крупных орудий, проверили боевые расписания, проиграв различные вводные. Однако вопросы централизованного управления огнем эскадры и отдельных ее отрядов отработаны не были. При обучении стрельбе держались устаревшего правила — добивались «редкого, но меткого» огня. Миноносцы дважды маневрировали отдельно от эскадры и дважды стреляли минами, но при этом не были устранены причины большого количества осечек минных аппаратов (отсыревание и недостаточность зарядов).
Напротив, неоправданно большое внимание уделялось таким элементам боевой подготовки, как минные атаки корабельных катеров, охрана рейда, траление, отражение минных атак на якоре. Впоследствии штаб и командующий эскадрой объясняли «скромность» мероприятий эскадренного маневрирования и артиллерийских стрельб недостатком угля и снарядов. Между тем корабли, в свете приказов З. П. Рожественского, были постоянно перегружены углем, исправно поставлявшимся германскими угольщиками. Многие броненосцы и крейсера, имея на борту двойной полный запас угля, становились даже опасным для плавания. Не запрашивал штаб и дополнительные боеприпасы. Известно, что на некоторых броненосцах («Орел») остались в погребах неизрасходованные практические 305–мм. снаряды, а для орудий всех калибров имелось 20% сверхкомплектных боеприпасов калибром 152 мм. и ниже. Их можно было частично использовать для обучения стрельбе, но командующий эскадрой на это не пошел.
Сам он тяжело переживал промедление и считал, что его задерживает «проклятая канцелярия», которая совершенно «скушала» Федора Карловича Авелана[137]. О подкреплениях Зиновий Петрович писал жене: «Кладо — болтает зря. Нам нечего высылать сюда. Гниль в Балтийском море — не подкрепление, а ослабление, а из Черного моря не выпустят англичане… Жаль, что написала письмо по поводу сочувствия Кладо в печать..» То же и Капитолине Макаровой (от 1 января 1905 г.): «Не поздравляю Вас с Новым годом, не ожидаю от него ничего хорошего. Такие положения непоправимы… Чувствую себя очень дурно. Получаю дождь совершенно бесполезных телеграмм, требований ответов и предписания не уходить, пока на мой ответ не последует ливень вздорных слов. Петербургской канцелярии ни тепло, ни холодно от того угнетения, которое овладевает всеми до самого младшего матроса от томительного ожидания. Всем кажется, не идем дальше — значит, чего‑то боимся, ну жмутся сердца и свертываются мозги в одном определенном направлении. Не скажешь всем, что нас никто здесь не держит… Как наговоримся, так и пойдем дальше…[138]
