— Ты глупее, чем я думала, — заявила ей Вера и взяла в руки зеленое платье. — Ты хоть на все эти крючочки и петельки смотрела, когда покупала? Ни в жисть тебе этого самой не застегнуть.
— Ой! — Глория вспомнила, что в магазине во время примерки ей помогала продавщица.
— Именно «ой!» Давай заканчивай макияж, тогда мы сможем надеть на тебя эту штуковину — и вперед, на эстраду. От твоего выступления зависит, как пойдут дела у целой уймы людей.
— Мне об этом все время напоминают. — Глория выскользнула из комбинации и выпрямилась. — К тому же я тебе уже сказала: я не покупала это платье. Я взяла его взаймы.
— Угу. И у той, что дала его тебе поносить, точно твой размер. И она оставляет на одежде ценники. — Вера зажала пальцами маленький белый квадратик ценника.
— Э-э-э… — Глория даже не знала, что на это возразить.
— Думаешь, мне есть дело до этого? — махнула рукой Вера. — У меня одна забота — чтобы брат не потерял работу. Ну, давай одеваться.
***
— Глаза у меня закрыты, честное слово, — сказал Джером после того, как его сестра вышла. Он, как слепой, сделал неуверенный шаг в комнатку. — Нате. Это поможет вам расслабиться. — И протянул Глории бокал шампанского, другой рукой по-прежнему прикрывая глаза.
— Уже можно смотреть, — сказала Глория и взяла бокал. Джером убрал руку и медленно оглядел ее с головы до ног, потом присвистнул.
— Я надеюсь, вы сможете петь в таком тугом платье. — Глория кожей чувствовала каждую блестку на шелковом платье, обтягивающем ее фигуру, как чувствовала и каждый сантиметр тела, не прикрытого этим платьем.
— Это все-таки не так, как в корсете, — сказала она, хотя ощущения в этом платье были ничуть не лучше.
— Сейчас корсета на вас нет, это совершенно точно, — возразил Джером и тихонько засмеялся.
— Вы что же, хотите, чтобы я разнервничалась еще сильнее?
— Да я шучу. А нервы — это штука хорошая.
— Вот как?
— Еще бы. Это же энергия высочайшего напряжения, которую вы способны обуздать и вложить в свое выступление. — Джером положил руку ей на плечо. — Не волнуйтесь. Пойте себе, и все. Сегодня вы должны уложить их наповал.
— Ну почему все это повторяют?
— Повторяют — что? — Рука Джерома замерла на ее плече.
— Ладно, не обращайте внимания. — Глория надеялась, что он не заметит, как при его прикосновении у нее лихорадочно участилось дыхание. Ну почему рядом с ним она вечно теряет всякую способность управлять собой? За это она себя ненавидела. Нет, она ненавидела себя за то, что боготворила каждую секунду, когда он был рядом. Глория взглянула в зеркало. Она хорошо выглядит. Да нет же, она выглядит превосходно!
— Послушайте: когда подниметесь на эстраду, надо всего лишь довериться своему голосу, — сказал Джером, поправляя выбившийся из-под банданы локон. — И еще нужно довериться мне.
Она понимала, что этого нельзя желать, никак нельзя, но в эту минуту ей безумно захотелось, чтобы он ее поцеловал — разве это не обычный ритуал перед выходом на сцену, как пожелать «ни пуха, ни пера»? Ей ничего больше и не нужно было для смелости, его поцелуя вполне достаточно.
Глория затаила дыхание и закрыла глаза.
— Загадайте желание, — вдруг сказал Джером.
— Что? — Она почувствовала, как по ее щеке легонько прошелся его палец.
— У вас ресничка упала. — Она открыла глаза и недоверчиво посмотрела на клубничного цвета ресницу, блестевшую на кончике его пальца, словно серп луны на ночном небе. — Видите — надо загадать желание.
«Тебя, — подумала она. — Тебя».
Глорией овладело такое мистическое предчувствие, будто стоит ей выйти на эстраду и возврата к прошлой жизни уже не будет.
— Я не верю, что желания сбываются. А может быть, у меня их просто слишком много.
— Вы обманываете меня, детка. Вы его уже загадали — по глазам вижу.
Глория не успела ответить ему: дверь распахнулась настежь и чей-то голос прокричал:
— Наш выход!
— Что ж, давайте, — обратился к ней Джером, снова поднимая палец. — Надо идти на эстраду. Загадывайте желание.
Так она и сделала. И сильно подула, отправив ресничку в полет.
17
Клара
Записки.
Клара так тревожилась из-за них, что почти не спала по ночам. Чаще всего она просыпалась часа в четыре утра, вся мокрая от липкого пота, и уж не могла уснуть снова.
А днем, когда нечем было толком заняться, страх вдруг наваливался на нее в самые неожиданные мгновения — когда она бродила по залам Художественного института или гуляла по набережной реки Чикаго. В такие моменты она вся покрывалась гусиной кожей и не сомневалась, что автор записок где-то поблизости — то ли за углом, то ли прямо у нее за спиной. Смотрит и выжидает.
Кто же посылает записки? У Клары были некоторые соображения на этот счет. Твердой уверенности не было, но в глубине души она не сомневалась. Для чего он так с нею поступает? И что стремится этим доказать?
Что-то надо было менять, но во власти Клары было лишь одно — то, как она держится, и она решила расстаться со своим обликом паиньки. Только на короткое время — в частности, на время пребывания в «Зеленой мельнице», куда Глория пригласила близких друзей.
Она не попала бы на первое выступление Глории, если бы не чистая случайность — телефонный звонок.
Клара была в доме одна. Она сняла трубку, опасаясь, что автор записок нашел еще один способ досаждать ей. На том конце провода оказался совершенно не знакомый ей человек. Он назвался Ивэном и попросил передать кое-что Глории.
Клара приперла ее к стене сразу, как та пришла из школы.
— Тебе недавно кто-то звонил, — сообщила она, остановившись у дверей спальни кузины. Глория была еще в школьной форме и первым делом сбросила с ног тесные коричневые туфли.
— Да? — вяло поинтересовалась Глория, уронила на кровать учебники и рухнула вслед за ними.
Клара вошла в комнату и присела на кровать.
— Что это ты? Я занята.
— Не похоже, — заметила Клара, сдвинула учебники и легла рядом с Глорией. — Да и разве тебе не нужно собираться на репетицию?
Клара читала в книгах, но сама до сих пор такого не наблюдала: в лице кузины не осталось ни кровинки.
— Понятия не имею, о чем идет речь, — ответила Глория.
— А мне кажется, имеешь. Звонил некий Ивэн, сказал, чтобы ты заскочила в «Зеленую мельницу» за нотами и словами нескольких новых песен. И просил еще передать, что репетицию перенесли на час раньше.
