Да, создатель Дерека был очень хорошим человеком, но именно – человеком, со всеми присущими людям достоинствами и недостатками. Дерек получил от него в дар и то, и другое; в том числе, похоже, и эгоизм.
Он не стал ни каяться, ни извиняться, ни пытаться что-либо объяснить. Он вообще не сказал ни слова. Просто протянул над столом слегка расставленные руки ладонями вверх, и братья положили на них свои – один правую, другой левую. Теперь Дерек, наконец, вспомнил, кого они ему так сильно напоминали. Тома Неджвила, вот кого. Когда-то Том был одним из сотрудников подземной лаборатории. Дерека с ним связывали самые теплые отношения, а Цекомп не раз говорил, что у Тома на редкость «светлая» голова. В его «устах» это звучало почти как признание в любви. Нет, Цекомп явно недаром принял облик Неджвила; словно тем самым хотел напомнить Дереку – есть многое, что известно только им двоим и одинаково дорого обоим.
Но на этом сюрпризы не кончились.
– Вот и хорошо, – сказала Марта, с довольным видом переводя взгляд с близнецов на Дерека и обратно. – Вот и отлично. Видишь ли, Дерек… – она посмотрела сначала на темнеющее небо, на котором начали проступать крупные звезды, потом на раскинувшийся внизу город, уже сияющий огнями, и вздохнула. – Здесь очень хорошо, очень. Здесь просто замечательно. Но… Время пришло. Мне пора возвращаться.
-4-
ЛУМПИ
(ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА)
10 июня 1 года Свободы 7 часов 40 минут вечера.
(продолжение)
Врач осмотрел Найлу и не обнаружил никаких следов того, что ее ударили, или удушили, или сотворили с ней еще что-нибудь в этом роде. В общем, все выглядело так, как будто это самый обыкновенный несчастный случай. Ну, бывает же – пошла девушка купаться и утонула. Вот только…
Сам не понимаю, почему после того, как я увидел мертвую Найлу – а я заставил себя посмотреть на нее, ради воспитания воли хотя бы – у меня в голове или, может, в душе что-то зазвенело. Тревожно так – точно колокол во время пожара или какого-нибудь другого бедствия.
Я давно заметил, что звук у колокола бывает разный, хотя вроде бы так не должно быть. Если пожар, или кто-нибудь умер, или еще что-нибудь скверное приключилось, колокол звенит тревожно, даже как-то… угрюмо, что ли? Мрачно? А если праздник или просто очередная Встреча, то звук получается совсем другой – радостный и легкий. Почему? Не знаю. Но мне всегда так казалось.
Вот и сейчас я услышал внутри себя тревожный звон, от которого меня прямо озноб пробрал. И, главное, это ощущение, которое с каждым мгновением становилось все сильнее, было каким-то образом связано не только с погибшей Найлой, но и с тем, что Ана рассказала об Эрритене. Хотя, казалось бы, что между этими событиями общего?
На обратном пути к острову Пятницы мы с Антаром оба не произнесли ни слова. По правде говоря, тогда я этого даже не заметил, потому что всю дорогу ломал голову, пытаясь понять – что же такое меня беспокоит? Пытаясь рассуждать «логически», как учит Цекомп.
Ну, Эрритен, это да. Если Ана не ошибается – а с чего бы ей ошибаться? Слава богу, не слепая и Эрритена знает как облупленного – значит, он и вправду жив и здоров. Получается, что пауки обманули нас?
После того, как мы вернулись из Каменного Города, Герк рассказывал очень подробно обо всем, что видел в той пещере, куда его притащили. По его словам, Эрритен лежал на полу в луже крови, а рядом валялось копье. Он был накрыт тряпкой, которая прикрывала все тело, но не голову, и Герк хорошо разглядел его лицо – желтоватое, осунувшееся, с заострившимся носом; лицо покойника,
как ему показалось. Или, может быть, лицо тяжело раненого человека?
Ничего себе, тяжело раненого. Как же, в таком случае, спустя всего день или два Эрритен запросто расхаживал по селению и при этом выглядел совершенно здоровым? Ну, может, у него была внутренняя рана и не такая уж серьезная? Или ихние знахари такие искусные?
Нет, не верится. Что-то тут было не так.
Дальше, Найла. Конечно, утонуть может всякий, но не просто же так, ни с того, ни с сего? Скажем, утонуть ничего не стоит даже здоровому, полному сил мужчине, если сильное волнение в океане, или человек, который полез туда, пьян, болен, не умеет плавать. Но как раз в ту ночь океан был на редкость тих и спокоен. И Найла – не какой-нибудь пьяница или калека, а самая обыкновенная, здоровая девушка, которая, как и большинство из нас, отлично умела плавать.
Можно еще, конечно, нырнуть слишком глубоко или зацепиться за что-нибудь на дне. Или испугаться… до смерти…
Зацепиться. Это слово что-то включило у меня в голове, и я почувствовал, что в моих рассуждениях есть что-то, за что можно зацепиться. А-а, вот оно.
Мгновенье назад у меня мелькнула мысль – в ту ночь океан был на редкость тих и спокоен. Почему, интересно, я решил, что Найла утонула именно ночью? Потому что никто не видел, как это произошло? И с чего бы ей вдруг вздумалось купаться ночью, да еще в полном одиночестве? Я и сам не раз ходил купаться ночью. Это здорово. Можно раздеться догола, видно, как вода светится. Да и вообще, в ночном купании есть что-то… особенное. Но я всегда делал это в компании с другими ребятами. Что за интерес одному?
Да, так что меня заставило подумать, будто Найла утонула именно ночью? Я представил, как все было. Прибежал Тонг, и мы – господин Аликорн, Антар и я – пошли к Найле домой.
Она лежала в зале на лавке, в длинной белой рубашке, с которой на пол натекла большая лужа. Голова повернута на бок, в мокрых волосах запуталась тина, кожа белая-белая, даже какая-то чуть зеленоватая и странно блестящая. Может, от воды? И лицо, такое застывшее, такое… мертвое. Точно маска. Жуть. Ужасно не люблю смотреть на покойников – прямо в животе все переворачивается. Поэтому я и заставил себя подойти поближе.
Там, как водится в таких случаях, была целая куча народу – родственники всякие, знакомые, соседи – но я запомнил только мать Найлы, которая стояла рядом с лавкой и гладила дочь по волосам. У меня еще мелькнула мысль (стыдно, наверно, так думать, но что было, то было) – неужели ей не противно? Я бы, кажется, в жизни по собственной воле не дотронулся до покойника, кем бы он мне ни приходился. Так вот, мать Найлы плакала и, не смолкая, бормотала что-то. Что?
И тут я вспомнил – не все, конечно, а как раз то, что мне было нужно.
– Доченька моя, птичка… Это я виновата… Всегда заходила к ней на ночь, крестила, чтобы она спокойно спала. А в этот раз так умаялась, так
умаялась, что легла раньше нее и заснула как убитая…
Точно. Вот оно. Вот почему я подумал, что Найла утонула ночью. И рубашка на ней была слишком длинная. В таких женщины спят, а не купаются.
Ладно, Найле вдруг вздумалось окунуться ночью, она встала с постели в чем была и отправилась к океану. Странно, конечно, но что все это означает? Какой в этом смысл? И как все случившееся связано с тем тревожным звоном, который все не умолкал у меня внутри? Я не знал.
