Мы – это, конечно, отряд Антара. Теперь нас осталось всего семь человек. С Бруно Антар решился, наконец, распрощаться. И правильно, я считаю. Ну, как можно отправляться в рискованный поход с человеком, которому не доверяешь? Антар поступил с Бруно очень даже благородно. Не стал поднимать шума, никому ничего не рассказал. Просто предложил Бруно самому уйти. Хотя ребята, конечно, догадываются, что тут дело не чисто. Лала не раз пыталась у меня выпытать, что произошло, но я, понятно, молчу как рыба. Слово Антару дал, да и сам понимаю, что о таких вещах не болтают.
Бедняга Ален тоже не летит с нами. Он превратился в несмышленого ребенка, который заново учится самым простым вещам – ходить, есть и говорить. Зато теперь он ничего не помнит о случившемся, и это хорошо, иначе не представляю себе, что бы с ним стало. Легко ли осознавать, что ты погубил двенадцать ни в чем не повинных человек? Пусть даже и не по собственной воле, не отдавая
себе в этом отчета? Легко ли смотреть в глаза их родным и друзьям? А в таком состоянии, как сейчас, он может смотреть в глаза кому угодно, ничуть не смущаясь и не чувствуя за собой никакой вины. И взгляд у него такой открытый, такой детский.
После того, как господин Аликорн заключил с Королевой Моок договор о мире, она приказала Эрритену найти и «освободить» Алена. Так она выразилась. Если кого мир между людьми и пауками совсем не обрадовал, так это Молчуна. Узнав о том, что произошло, он весь прямо перекосился от злости. Однако не решился осмелиться ослушаться свою Королеву. Когда закончился тот достопамятный разговор между Нею и Королевой Моок, а потом между той же Королевой и господином Аликорном, Молчун полетел в город вместе с ними. Едва спидер опустился на землю, он уверенным шагом направился к скале Веревка. Как будто каким-то непонятным образом был связан с Аленом и знал совершенно точно, где тот находится.
Самое интересное, что я хорошо помнил то место, где, как выяснилось, спрятался Ален. Я сам там был, когда мы его искали, но ни я, ни кто-нибудь другой из нас не обратили внимания на узкую щель, через которую, казалось, человеку-то и пролезть невозможно. А вот Ален сумел. Эта щель вела в крошечную пещеру, где он и уснул. Молчун остановился перед щелью и сделал знак – дескать, полезайте. До разговоров с людьми он так ни разу и не снизошел. Ну, наши вытащили Алена из пещеры – даже это не заставило его проснуться – и положили на пол у ног Молчуна. Тот достал из сумки небольшой шарик, положил его на прижатые друг к другу ладони, уставился на Алена и вдруг…
Я сам там не был, другие рассказывали. Причем, что интересно, все по-разному. Как будто вспыхнул нестерпимо яркий свет, совершенно беззвучно (или ударила молния и грохнуло так, что скала затряслась), и на какое-то время все ослепли. А когда снова смогли видеть, шарик на ладонях Молчуна стал гораздо больше и теперь излучал серебристое сияние (красноватое, голубоватое).
Видно, он жег Молчуну руки, потому что тот кривился, точно от боли, и перекатывал его с одной ладони на другую. Сияние постепенно слабело, но когда Молчун достал из сумки кувшин и бросил туда шарик, от кувшина тоже стало исходить похожее сияние, хотя и едва заметное. Молчун заткнул кувшин костяной пробкой, убрал его в сумку и направился к выходу, даже не взглянув на Алена.
Тот, между тем, уже проснулся, приподнялся на локтях и удивленно таращился по сторонам. Выглядел он ужасно. Изо рта текла струйка крови, ресницы, брови и часть волос опалило, да и все лицо выглядело так, точно он упал головой в костер. Рубаха превратилась в почерневшие лохмотья, на груди багровело пятно, похожее на след от подошвы. Ален никого не узнавал и ничего, совсем ничего не помнил.
Его отнесли домой. Вдова Жанна вместе с двумя своими ребятишками перебралась к нему, так что сейчас есть кому за ним ухаживать. Антар возил Алена на остров Пятницы, где его осмотрел робот-врач. Он сказал, что для Алена существует
только один вариант – начать жизнь сначала, заново пройти путь от ребенка до взрослого. Если, конечно, сумеет. Пока Ален если и отличается от сыновей Жанны, то лишь в худшую сторону. Как будто он их младший брат. Не столько ходит, сколько ползает, ест ужасно неаккуратно и не говорит. Ну, почти не говорит, несколько слов он все же освоил. Жанну называет «мамой», так же, как и мальчишки. Он очень похудел, но выглядит вполне довольным жизнью. И все же – жуткое зрелище, по правде говоря.
И еще с нами не летит Трейси, сестра Антара. Она вступила в отряд только ради того, чтобы убивать пауков, путешествия ее не интересуют. Ну, а раз война закончилась, Трейси и вернулась домой. Если честно, я предпочел бы, чтобы осталась она, а не Лала. У этой не язык, а нож острый. Или даже змеиное жало. И все подмечает, все, даже то, что ее совершенно не касается. А как закатывает глаза, как ехидно поджимает губы… Тьфу!
Пару раз Трейси навещала Кайла, того самого, которого какой-то паук парализовал своим ядом. Кайл лежит в больнице на острове Разочарования и уже начал идти на поправку, но дело продвигается медленно. Говорит он невнятно, движется неуверенно, с трудом. И все равно, вид и у него, и у Трейси на диво довольный. Я теперь частый гость на острове Разочарования и однажды видел, как они сидят в плетеных креслах во дворике больницы, разговаривают и смеются или просто смотрят друг на друга, на океан, на небо, а потом опять друг на Друга…
Теперь, когда я сам «болен», распознать знакомые симптомы для меня не составляет труда.
Стоило мне вспомнить о моей «болезни», как возникло нестерпимое желание увидеть Ее. Сейчас, сейчас я допишу и полечу на остров Разочарования. Мы погуляем со Скалли, Она будет читать мне свои любимые стихи, рассказывать о виртуальном мире, о своем друге Чипе, который там обитает. А я…
Я, в основном, буду молчать, и таять, точно восковая свеча, и терзаться мыслью о том, что завтра меня уже здесь не будет. И послезавтра, и еще много-много дней подряд.
При одной мысли об этом меня такая тоска берет, просто ужас. Может, остаться?
И не увидеть своими глазами другие острова, иную жизнь? Упустить возможность принять участие в новых приключениях? Лумпи, дружище, ты точно спятил.
Не забыть сделать Ее голопортрет. Тогда я смогу увезти с собой кристалл, и в любой момент, как только пожелаю, Она предстанет передо мной, точно живая.
Если самое худшее, что со мной может случиться, это любовь, я и впрямь везунчик, как предсказывала прабабка Алис. Так что – вперед, Лумпи! Все еще только начинается.
