— Мой доктор, конечно, дурак набитый, — заявила мать. — Я пошла в клинику Лихи и к Мейсу, провела два независимых обследования. Здоровье у меня крепкое, как швейцарский франк.
От возмущения Реймонду показалось, точно повсюду под кожей у него елозят стальные шипы. «Я проиграю и это сражение, — думал он, — точно так же, как проиграл все предыдущие. Сидя здесь с завязанными глазами и не зная, чего она добивается, я снова дам ей возможность одержать победу. Ох, что за женщина! Такая красивая — и так нечестно сражается. Плевки, которыми мир награждает Джонни Айзелина, на самом деле должны предназначаться ей. Как происходит, что я забываю об этом? Как происходит, что, глядя в эти безмятежно красивые глаза, я испытываю такой глубокий трепет перед тем, как она держится, настолько теряю силы при виде этой царственной осанки, этой прекрасной головы, этого здорового тела, что забываю, вместилищем чего она является? Я должен всегда, всегда, всегда помнить, что эта роскошная упаковка — выгребная яма предательства, отравленный родник любви, клубок смертоносных змей. Зачем я здесь? Почему пришел сюда?»
— Рад слышать, — сказал он. — Однако я отчетливо помню только что сказанные тобой слова, что на самом деле ты чувствуешь себя не так уж хорошо.
Мать снисходительно улыбнулась, обнажив превосходные белые зубы.
— Я сказала… Ох, Реймонд! Ради бога, какое значение имеет, что именно я сказала?
— Я бы выпил что-нибудь.
— За ленчем?
— Да.
— Тебе, по-моему, обычно не нравится, когда люди пьют за ленчем.
Она откинула голову назад, поджала губы и издала омерзительный чмокающий звук. Официант бросился к ней с такой скоростью, что у Реймонда мелькнула мысль, будто он задумал убить ее. Увы, это оказался не тот случай. Официант остановился, униженно глядя на нее, как будто умоляя, чтобы его отхлестали кнутом. Мать Реймонда на многих людей оказывала такое воздействие.
— Заказывай, Реймонд.
— Я бы выпил пива. Желательно, баночного.
— Баночного, сэр? — переспросил официант. Мать Реймонда сердито заворчала, и официант тут же взвизгнул: — Да, сэр! — И исчез.
— Ну, и кто из нас вульгарный? — доброжелательным тоном спросила она. — Может, желаешь к баночному пиву еще и консервированных бобов, прямо в только что открытой консервной банке?
— Мама, ради бога, пожалуйста, объясни, зачем понадобился наш сегодняшний совместный ленч?
— Ох! Ну, этот глупец доктор, сущий паникер, уверяю тебя, сказал, что мне следует сменить обстановку и съездить в Европу. Независимо от того, существует ли реальная причина для подобных заявлений, идея показалась мне плодотворной. Ну и, раз я, конечно, не могу ехать одна, а Джонни не может меня сопровождать, поскольку для этого ему пришлось бы преодолеть множество проблем со службой безопасности, я хотела спросить… Нет, я определенно рассчитываю, что ты, прежде всего из профессиональных соображений, поедешь со мной. Дело в том, что я буду выступать в роли полномочного представителя двух комиссий, внешних сношений и финансовой — можно сказать, в роли представителя Сената. И постараюсь напомнить правителям Европы и Англии, что Соединенные Штаты возникли не просто как демократическое государство, но и как федеративное объединение, и республика, которая контролируется Сенатом, по крайней мере, на данном этапе нашей истории, посредством Соглашения о равноправии штатов, и что Сенат действует в интересах того, чтобы это объединение продолжало существовать, и вынужден в данный момент нашей истории защищать меньшинства от эмоциональной тирании большинства. Это означает, конечно, что я смогу провести тебя в такие места и представить таким людям, до которых ни твоей газете, ни твоей колонке в жизни не дотянуться. Прежде чем ты ответишь, согласен ли сопровождать меня, свою мать, в поездке по Европе, которая не будет стоит тебе ничего, учти следующее. На всех Британских островах, равно как и во всей Европе не будет никого, с кем ты пожелаешь побеседовать, но кто окажется для тебя недоступен. Думаю, это в интересах твоей газеты. Если ты также решишь, что неплохо бы, чтобы твои ежедневные заметки выходили и на других языках, в зарубежных газетах и прочих влияющих на общественное мнение периодических изданиях, думаю, это можно будет устроить. Более того…
Мать Реймонда добивалась от него желаемого теми же методами, какими она добивалась желаемого от Джонни Айзелина. Отец Реймонда был неисправимым мечтателем, когда надеялся, что, повзрослев, она откажется от своих честолюбивых замыслов.
— Буду рад поехать с тобой этим летом в Европу, мама.
— Прекрасно. Мы отплываем 15 июня, в полдень. Мой офис перешлет тебе сведения о маршруте и отелях, а также перечень встреч, деловых и личных. Ты не хочешь встретиться с Папой Римским?
— Нет.
— В таком случае я сделаю это одна.
— Что еще?
— Не правда ли, фаршированное устрицами мясо восхитительно? Есть его — это просто какое-то чувственное наслаждение! Удивительное сочетание — мясо и устрицы. Знаешь, Джонни все время ест это блюдо.
— Я так и думал.
— Есть что-нибудь, что я могу сделать для тебя в Вашингтоне, дорогой?
— Нет. Спасибо. Хотя, постой. Пожалуй, можешь. У меня есть друг…
— Друг? У тебя есть друг? — Она прекратила жевать и даже положила вилку.
— Ирония — дешевый костыль для юмора, мама.
— Пожалуйста, прости меня, Реймонд. Я не хотела иронизировать, поверь. Просто очень сильно удивилась. Ни разу в жизни ты не упоминал ни о каких друзьях. Я очень, очень рада, что у тебя появился друг. Можешь не сомневаться, дорогой, что если я могу помочь твоему другу, то с огромной радостью сделаю это. Кто он?
— Он из Вашингтона, майор разведки.
Мать достала удобный в работе блокнот с отрывными листами.
— Фамилия?
Реймонд назвал.
— Окончил Военную академию?
— Да.
— Наверно, хочешь, чтобы ему присвоили звание полковника?
— Было бы неплохо. Только если это можно сделать без того, чтобы в его личном деле появился штамп «ПВ».
— Что еще за «ПВ»?
— «Политическое влияние».
— Конечно, в его личном деле появится штамп «ПВ»! Ты в своем уме? Что плохого в том, если в министерстве станет известно, что у него есть влиятельные союзники там, где нужно? Боже мой, Реймонд, если бы некоторые наши крупные военные деятели не имели «ПВ», они остались бы просто компанией самых старых младших лейтенантов за всю военную историю. Клянусь богом, Реймонд, — раздраженно продолжала его мать, свирепо набрасываясь на большой пирог с крыжовником и сладким кремом, — иногда мне кажется, что ты самый наивный на свете молодой человек, и, читая твою колонку, я убеждаюсь, что так оно и есть.
— Что не так с моей колонкой?
Она вскинула руку.
