Все вышагивали чрезвычайно торжественно. Особенное впечатление, по всем признакам, вся эта церемония произвела на сенатора Айзелина и его жену. Они шли неуверенно и были чрезвычайно бледны, что не преминули заметить и прокомментировать многие делегаты, газетчики, комитетчики и просто зрители. Воистину, говорили они, величие, колоссальная ответственность и огромное значение этой важной должности способны внушить трепет любому, не исключая и Джона Айзелина, что мы сейчас и наблюдаем. Занимая место, он в буквальном смысле слова дрожал. Казалось, что этот человек, которого речи и слушатели всю жизнь, напротив, бодрили, сейчас нервничает и даже как будто испуган. А вот его красавица-жена, истинная боевая подруга — не единожды низложение смотрело ей прямо в глаза, но она не отводила взгляда и заставляла врага отступить — что-то говорит мужу спокойно и тихо, очевидно, нечто личное, не предназначенное для чужих ушей.
— Прекрати трястись, сукин сын! Он за всю жизнь ни разу не промахнулся. Джонни! Черт побери, Джонни, если ты будешь ерзать, тебя может ранить. Дай ему шанс взять тебя на мушку и привыкнуть к освещению. И какого черта ты уже сейчас весь вспотел? До того, как речь будет в самом разгаре, в тебя все равно не попадут. Ты принял таблетки? Принял, я тебя спрашиваю? Джонни? Так я и знала. Надо было мне стоять над тобой и самой заталкивать в тебя эти чертовы пилюли.
Элеонор порылась в сумочке. Вытрясла из пузырька три таблетки и приклеила их к кусочку скотча, прямо внутри сумочки. Очень мило, с грациозностью хозяйки бала, ненавязчиво, легким жестом дала понять молодому человеку — тот стоял у самого края платформы в расчете именно на такой случай — что ей нужен стакан воды.
Когда вода прибыла, как раз в тот момент, как стакан оказался у нее в руке, кандидат в президенты начал свою благодарственную речь и все теле- и радиокомпании прислугами к ее трансляции. Кандидат говорил низким голосом, но очень внятно. Начал с того, что поблагодарил делегации за оказанную честь.
Освещена была только трибуна оратора. В трех рядах от трибуны, в глубине погруженного во мрак зала, в проходе притулился на корточках один из людей Марко, с уоки-токи. С микрофоном у самого рта, он тихо говорил, давая беглый отчет о происходящем на подиуме. Если бы кто-нибудь из делегатов обратил на него внимание, то у него создалось бы впечатление, что он видит репортера, хотя то, что тот говорил, радиослушателей весьма озадачило бы.
— Только что ей подали со сцены стакан воды. Держит его. Что-то делает с краем стакана. Не уверен, что именно. Подождите. Не знаю. По-моему, она что-то прилепила к краю стакана — да, я это вижу — а теперь протягивает стакан Айзелину.
На трибуне, за оратором и чуть левее него, мать Реймонда говорила Джонни:
— Таблетки на краю стакана. Когда будешь пить, проглоти их. Отлично. Просто прекрасно. Теперь с тобой все будет в порядке. Просто спокойно сиди, дорогой. Это будет просто как сильный щипок в плечо. Один щипок — и все кончено. Потом ты встанешь, исполнишь свою роль и спокойно отправишься домой. Все идет как по маслу, милый. Главное, не волнуйся. Спокойствие — сейчас наше главное оружие.
* * *
Марко, Амджак и Леннер поднимались по лестнице. Леннер на ходу что-то бормотал в уоки-токи. Речь кандидата грохотала в громкоговорителях. Амджак разговаривал сам с собой, точно в бреду:
— О боже, опоздали, опоздали.
Перебинтованный Марко шел с трудом, однако возглавлял процессию.
Добравшись до верхнего уровня, они двинулись вдоль спинок сидений по галерее, к железной стремянке. Сотрясая все вокруг, голос кандидата гремел из мегафона:
— …я не стану призывать граждан Америки в борьбе за свободу отдать свою жизнь, хотя сам готов с радостью сделать это…
И вот уже Амджак закричал, в тот самый момент, когда хлопнул и эхом отозвался первый выстрел:
— О господи, нет! Нет! Нет!
Крики рвались у него из груди, как будто в попытке перехватить пулю, заставить ее отклониться в сторону. И тут воздух разорвал второй выстрел. Все потонуло в оглушительном реве шока и ужаса — это до сидящих в зале дошел смысл первого выстрела. Шум поднялся просто ужасающий. Леннер присел на корточки у стены. Прижимая наушники к ушам, он пытался разобрать, что говорит человек, сидящий перед трибуной.
— Что? Что? Говори громче! Да ну-у-у! — это был полустон, полувздох.
Леннер стянул наушники и тупо уставился на Амджака.
— Он застрелил сначала Айзелина, а потом свою мать. Обоих наповал. С кандидатом в президенты все в порядке. Джонни и его жена покойники.
Амджак начал озираться по сторонам.
— Полковник! — позвал он. — Где полковник?
В этот момент он увидел Марко — корчась от боли, тот шел по узкому мостку к запертой изнутри черной кабинке осветителей.
— Полковник Марко! — надрывался Амджак.
Полуобернувшись на ходу, Марко взмахнул левой рукой. В ней он сжимал колоду карт. Они молча наблюдали, как он постучал в дверцу кабины.
К тому моменту, когда они добрались до мостка. Марко уже исчез внутри. Дверца за ним закрылась. Амджак первым двинулся по мостку, Леннер за ним. Вдруг дверца отворилась, и показался Марко. Оба застыли на месте. Из-за того, что рука у Марко была на перевязи, он не сумел закрыть за собой дверцу, но внутри царил такой мрак, что все равно ничего было не разобрать. Марко пошел по мостку обратно, и оба попятились. И тут из кабинки донесся звук — четкий, резкий, чистый.
— Электрический стул не для кавалера Почетной медали.
С этими словами Марко, кренясь от боли, начал спуск по железной лестнице. Напрягая все силы своей души, он старался услышать хотя бы легчайший шорох памяти, свидетельствующий о том, что Реймонд все-таки жил на этом свете; но не услышал ничего.
