что женщину надо беречь, как самое большое сокровище, - Диджле по обыкновению поднял вверх указательный палец. – А...
- Слушай, братец, давай помолчим, - невежливо прервал его Йохан. – Нет у меня сейчас желания говорить о женщинах. А если ты дальше собираешься распространяться о любви, то я сейчас хлестну твою лошадку, и она унесет тебя в лес.
Диджле укоризненно покачал головой и поджал губы.
Глава 21
Когда они добрались до места, где господин фон Бокк разбил свои шатры, Диджле простил своего хозяина, и сам Йохан прекрасно сознавал, что грубостей наговорил лишь потому, чтобы заглушить собственную неуверенность в правильности своих поступков. Желание проучить Пройссена гасло с каждым днем, а новая жизнь неумолимо затягивала, и расстаться с ней уже казалось подобным лишиться части своей кожи.
Фон Бокк сегодня созвал всех знатных и уважаемых людей, и в глазах рябило от разноцветных женских амазонок, шляпок, кружев, красных и зеленых охотничьих плотных камзолов, страусиных перьев на шляпах, бронзовых пуговиц, на которых дробился редкий солнечный свет. Пахло костром и вином, и веселый гам поднимался над поляной. Йохан резко остановил каракового коня, которого любезно отдал ему местный заводчик, и гнедой недовольно тряхнул темной головой с рыжими подпалинами, будто почувствовал неуверенность всадника. Диджле взглянул на хозяина и тоже натянул поводья.
Йохан сумрачно глядел на веселящуюся компанию впереди. Им обуревали непонятные, противоречивые желания – то ли развернуться и уехать прочь, даже не с охоты, а из города, бросив все свои планы на полпути, чтобы вычеркнуть из памяти отголоски стыда, то ли ринуться в забвение веселья, не думая о том, расскажет ли кому Анна-Мария об их встрече и не выйдет ли правда наружу, что грозило тюрьмой и, возможно, виселицей. Он оглянулся назад, на светлую в лесном полумраке дорогу. Нет пути назад. Что сделано, то сделано, и теперь только Бог рассудит, как вильнет судьба дальше.
Гнедой запрял ушами, недовольный обилием мошкары в лесу, и Йохан наконец решился. Они подъехали к слугам, которые принимали лошадей, чтобы почистить и переседлать, и спешились.
Короткий перекус, растянувшийся на час, как это было принято, прошел точно в угаре. Йохан напропалую рассыпал комплименты и рассказывал истории из жизни городских низов, заставив замолчать даже англичанина, который не настолько хорошо знал немецкий, чтобы вести беседу быструю, требующую определенной ловкости языка. Баронесса Катоне, единственная среди женщин (разве что кроме Софии фон Виссен, которая подражала своей старшей подруге во всем) одетая в мужской костюм для верховой езды, старалась не обращать на Йохана внимания, пощипывая ягоды, но то и дело глядела в его сторону, недовольно хмуря тонкие темные брови. Цепного Пса рядом не было, только молоденькая чистенькая служаночка, та самая, что сидела с госпожой в карете, покорно прислуживала своей госпоже.
Зазвучал рожок, и началась охота! Бешеная скачка по лесу через буераки и кочки выбила все тревоги из головы. Осталось одно: удержаться в седле и нагнать оленя. Из-под копыт вспархивали птицы, пару раз перепуганный заяц серой молнией пробежал впереди, и некоторые из собак с лаем и визгом помчались за ним, отвлекшись от желанной добычи. Главный охотник то и дело трубил в рожок, чтобы господа не отставали и не терялись, но Йохан нарочно повернул следом за зайцем, желая остаться хоть ненадолго в одиночестве.
Громкие возгласы и шум стихли за деревьями, и робкая птаха неуверенно щебетнула в ветвях, а затем к ней присоединились ее товарки. В лесу было свежо и сыро после недавних дождей, и Йохан направил коня на еле заметную тропку, чтобы тот не переломал себе ноги. Край тропы зарос кустами брусники, столь редкой в восточной Европе, и красные ягоды, которые, видно, влахи не собирали, напоминали о доме. Йохан спешился и сорвал несколько брусничин, чтобы отправить их в рот. Вяжущий кислый сок во рту заставил невольно сморщиться, но это было то, что надо.
- Я восхищаюсь вами, - послышался неподалеку знакомый милый говорок Софии фон Виссен, и Йохан выпрямился. – Мне бы хотелось быть вполовину столь прекрасной, как вы, Роксана.
Он положил руку в перчатке на морду гнедого, чтобы тот не вздумал заржать. Выдавать себя не хотелось. И София, и Роксана стояли совсем рядом, за поворотом тропы, не спешиваясь.
- Будь на твоем месте другая женщина, - даже в лесу баронесса говорила так, точно собиралась кого-то очаровать, - я бы не поверила ее словам. Но ты столь искренна, что я отплачу тебе искренностью в ответ. Нравиться всем очень утомляет. Кроме того, ты мила и столь юна, что твой расцвет еще впереди.
- Да, но… Из-за моего ужасного носа я навсегда останусь в девицах. Мой отец сейчас занят тяжбами из-за земли и жалования. Думаю, все наши деньги уйдут на суды. А на бедных и некрасивых не слишком-то женятся.
- Глупости, - милостиво отрезала баронесса. – У тебя миленький нос, который так подходит к твоему характеру. И уверена, что не один юноша мечтает о твоей благосклонности.
- Те, что есть, мне не нужны. Разве что кроме господина Уивера, но он слишком стар, да еще иностранец и иноверец, чтобы выходить за него замуж.
- Не вздумай сказать ему об этом, - Роксана рассмеялась. Ее смех нравился Йохану, несмотря ни на что. Сейчас она говорила просто и открыто, без всякого высокомерия и ехидства, как он привык слышать. Это была новая сторона баронессы, еще незнакомая.
- Любовь заключается не в женитьбе, милая девочка, - покровительственно продолжила Роксана. – В наш век по любви жениться не принято, потому тебе следует подойти к выбору жениха разумно, чтобы он был богат и очарован тобой.
