дорожке из якобы полуразрушенной античной стены пробивался фонтанчик. Вода падала на камни и, журча, исчезала среди них, чтобы появиться ручейком в выложенном белым песчаником русле. Не раздумывая, Йохан взял в руки один из камней, завернул его в треуголку и с силой запустил получившийся снаряд в окно первого этажа, где проемы в раме были побольше. Стекло в левой створке жалобно зазвенело и осыпалось вниз, а камень с глухим, мягким звуком приземлился внутри и покатился, видимо, вывалившись из треуголки, а затем послышался грохот падения, и что-то разбилось. В доме недоуменно замолчали, но почти сразу же послышался истошный крик: «Воры!», и Йохан не стал ждать, чем все это закончится.
Он перемахнул назад через забор, оцарапав в спешке руку о заостренную ограду, и вернулся на свой наблюдательный пост. Пальцы дрожали от волнения, хотя внутри себя Лисица был на удивление спокоен. Он достал табакерку и принялся неторопливо набирать себе понюшку табака, но не успел сделать и половины работы, когда из-за забора показалось хмурое лицо Герхарда. Цепной Пес спешил убраться прочь, и Йохан даже насладился его тревогой. Слуга баронессы тщательно отряхнулся и, переведя дух, неспешно пошел к выходу из переулка, пока из дома высыпались потревоженные вторжением слуги.
Лисица усмехнулся, но усмешка быстро пропала; ему показалось, что кто-то пристально на него смотрит. Он обернулся и увидел неподалеку от себя Анну-Марию. Девица изменилась за эти месяцы, и сердце сжалось: она отощала, и глаза на худеньком лице казались еще больше. Анна-Мария ничего не говорила, только глядела на него, и Лисица не мог понять – узнала ли она его или нет, а потом девица прижала к животу корзинку с хлебом, накрытым белым полотном, отвернулась и пошла дальше своей дорогой.
Радость от успеха стерлась, словно и не было ее. Йохан закрыл табакерку и спрятал ее, бездумно и тщательно отряхнул табак с пальцев. Анна-Мария опять появилась нежданно, и только Бог знает, что ей удалось увидеть. Он заметил царапину на фаланге большого пальца и протер ее платком – не хватало только занести заразу и лишиться руки.
К фон Боккам он поехал в угрюмом настроении. Диджле несколько раз осторожно осведомился, что случилось, но Йохан мрачно и колко отшучивался.
На полпути их догнал Уивер, раздобывший где-то буланого в яблоках коня, коротконогого и приземистого, в отличие от него самого, и радостно поприветствовал, словно они не виделись уже много лет. Сидеть на лошади англичанин умел, и хоть у него не было характерной выправки, мешок с картошкой он не напоминал. И все-таки после приветствия Йохан не удержался заметить:
- Надо сказать, господин Уивер, хоть в чем-то вы не преувеличили, по крайней мере, урока три верховой езды вы когда-то получили. Где вы нашли такого одра?
- Мистер Белоручка встал не с той ноги? – добродушно поинтересовался в ответ Уивер, хотя по его лицу можно было легко понять, что его задело это замечание. – Давайте будем считать, что я его одолжил.
- У крестьянина?
- Да хоть бы и у крестьянина! – неожиданно вспылил Уивер. Диджле с удивлением поглядел на него, и его бурая крепкая лошадка сердито мотнула головой. – Не ваше дело, мистер Задери-нос! Если вам с радостью одалживают лучших лошадей в этих краях, то другим приходится вертеться. Я слишком много времени провел в Индии, чтобы научиться разбираться в лошадях, - пояснил он после небольшой паузы, все еще охваченный негодованием. - К вашему сведению, там запрягают быков, и они резвей любой лошади.
- Оно и видно, откуда пошли ваши привычки, господин Уивер, - Йохан глядел на него холодно, выпрямившись в седле. – Вероятно, если бы вы и были в Индии, то общались бы там только с крестьянами.
- Что значит, если бы я был в Индии?
- Что я ни капли вам не верю, - и это было правдой. Йохан сомневался, что англичанин со своим безалаберным характером мог бы выжить в джунглях среди дикарей и хищников. – Готов побиться об заклад, вы начитались книг об Ост-Индии и приписываете себе чужие приключения, пользуясь тем, что в этой глуши никто и слыхом не слыхал о тех странах.
- Тогда вы проиграли свой заклад, мистер Якобы-Барон, - буркнул уязвленный Уивер. – Я был в Бомбее, Мадрасе и Каликуте, если говорить о больших индийских городах, был в Чупре и Патне, на Цейлоне и Мадагаскаре! Я тоже сомневаюсь, что вы – шведский барон.
- С чего бы?
- Вы слишком хитроумны и нахальны для дворянина. И на этой охоте я докажу вам, что сижу на лошади лучше вас и удачлив в делах. Кстати, в амурных – да.
Йохан приподнял бровь, и Уивер с гордостью пояснил:
- Ваша возлюбленная баронесса Катоне благоволит ко мне настолько, что согласилась провести со мной целый день на прогулке. В то время, как вас, мистер Неженка, она не желает видеть.
- Больше верьте словам женщины, господин Уивер, - почему-то это предпочтение баронессы задело Йохана, словно он и в самом деле любил ее.
- Я прекрасно знаю их голубиные сердечки, - со значением ответил Уивер. – Так что берегитесь сегодняшней охоты!
Он сильно сжал бока своего буланого коня каблуками сапог, и тот послушно пустился рысью. Англичанин спасся бегством, чтобы оставить последнее слово за собой, и Йохан усмехнулся ему вслед.
- Что значит «ваша возлюбленная баронесса»? – озабоченный голос Диджле отвлек его от размышлений о стычке. – Вы же собираетесь жениться на Анне-Марии.
- Ничего не значит. Забудь об этом, - с досадой сказал Йохан. Неуместное замечание Диджле еще больше испортило ему настроение; он вспомнил взгляд Анны-Марии. Что было в нем? Узнавание? Презрение? Равнодушие?
- Пророк говорил,
